Легенда о Сан-Микеле

В тихом уголке Елисейских полей находится собачье кладбище. Все мои друзья там. Их тела еще лежат под кипарисами у старой башни, там, где я их похоронил, но их верные сердца были взяты на небо. Святой Рох, добродушный покровитель собак, оберегает это кладбище, а верная мисс Холл часто приходит туда. Даже шалопай Билли, пьяница павиан, который поджег гроб каноника дона Джачинто, был допущен, хотя и на испытательный срок, в последний ряд обезьяньего кладбища по соседству, но сначала святой Петр, который решил, что от Билли пахнет виски и принял было его за человека, подверг его самому тщательному осмотру. А дон Джачинто, самый богатый священник Капри, который ни разу не дал ни единого сольди бедному человеку, все еще жарится в своем гробу; бывшему же мяснику, который ослеплял перепелов раскаленной иглой, Сатана собственноручно выколол глаза, так как не мог стерпеть подобного посягательства на свои права.

Какой-то критик заметил, что "Легенда о Сан-Микеле" может обеспечить авторов романтических рассказов сюжетами на всю жизнь. Если это так, они могут пользоваться этим материалом сколько их душе угодно. Мне он больше ни к чему. Всю жизнь я усердно писал рецепты и после этих литературных усилий уже не стану на закате своих дней писать рассказы. Жаль, что я не подумал об этом прежде - тогда бы я не был в том положении, в котором нахожусь теперь. Наверное, гораздо покойнее, сидя в кресле, писать романтические рассказы, чем трудиться всю жизнь, собирая для них материал, легче описывать болезни и смерть, чем бороться с ними, и приятнее придумывать страшные сюжеты, чем испытывать их на себе. Но почему бы этим профессиональным писателям самим не заняться сбором материала? Они так редко это делают! Романисты, постоянно увлекающие своих читателей в трущобы, сами редко туда заглядывают. Специалистов по болезням и смерти редко можно заманить в больницу, где они только что прикончили свою героиню. Поэты и философы, которые в звучных стихах и в прозе воспевают Смерть Освободительницу, нередко бледнеют при одном упоминании их возлюбленной подруги. Это старая история. Леопарди, величайший поэт современной Италии, который с мальчишеских лет в чудесных стихах призывал смерть, первым в жалком страхе бежал из холерного Неаполя. Даже великий Монтень, чьих спокойных размышлений о смерти достаточно, чтобы сделать его бессмертным, улепетнул, как заяц, едва в Бордо появилась чума. Угрюмый Шопенгауэр, величайший философ нового времени, сделавший краеугольным камнем своего учения отрицание жизни, обрывал разговор, если его собеседник касался темы смерти. По-моему, наиболее кровавые книги о войне писались мирными обывателями, жившими там, куда не долетали снаряды самых дальнобойных немецких орудий. Авторы, которые навязывают читателю изображение всяческих оргий, на деле предпочитают блюсти законы нравственности. Мне известно лишь одно исключение из этого правила - Ги де Мопассан, и я видел, как он от этого умер.

Я знаю, что некоторые эпизоды этой книги развертываются в нечетко определяемой пограничной области, между реальным и нереальным, в опасной "ничьей земле" между действительностью и фантазией, где терпели крушение многие мемуаристы и где даже сам Гете в своей "Dichtung und Wahrheit" [2] нередко сбивался с пути. Я изо всех сил пытался с помощью давно известных приемов придать хотя бы некоторым из этих эпизодов вид романтических рассказов. В конце-то концов, это вопрос формы. Если мне это удалось, я буду очень рад - мне ничего не нужно, кроме того, чтобы мне не верили. Все и так достаточно скверно и печально. Видит бог, мне и без того приходится отвечать за очень многое. Впрочем, я считаю это комплиментом, ибо величайший автор романтических рассказов - сама Жизнь. Но всегда ли Жизнь правдива?

Жизнь остается такой, какой была всегда: равнодушной к событиям, безразличной к людским радостям и печалям, безмолвной и загадочной, как сфинкс. Но сцена, на которой разыгрывается эта бесконечная трагедия, постоянно меняется во избежание однообразия. Мир, в котором мы жили вчера, не тот мир, в котором мы живем сегодня. Он неуклонно движется в бесконечности навстречу своей судьбе, как и мы сами. Человек не может дважды искупаться в одной и той же реке, сказал Гераклит. Некоторые из нас ползают на коленях, другие ездят верхом или в автомобиле, третьи обгоняют почтовых голубей на аэропланах. К чему спешить? Все мы неизбежно достигнем конца пути!