Легенда о счастье. Стихи и проза русских художников

Моя работа на природе вне Москвы и систематические поездки в древние города русской провинции теснейшим образом были связаны с темой Москвы, являясь как бы ее продолжением.

Спустя некоторое время после моего возвращения с Кавказа меня потянуло в Нижний Новгород. В этом городе, изобилующем бесчисленными историко-художественными богатствами, я, к полному своему удовлетворению, нашел то, о чем затосковал на Кавказе.

Другие переживания, с такой же мощью охватившие все мое существо, связаны с Сергиевым Посадом, Троицкой лаврой (ныне г. Загорск). Сильно взволновали меня красочные архитектурные памятники этого сказочно-прекрасного городка, исключительного по ярко выраженной русской народной декоративности. Да и сама народная жизнь, оживлявшая это историческое место, потрясла мое воображение.

Московский дух, понимание красоты по-московски отражены в колоритных красках, в причудливых сочетаниях архитектурных форм построек лавры. Узнав Троицкую лавру, я стал еще лучше и глубже понимать все «московское».

Влияние московской народной культуры, в известной мере знаменовавшей единство самосознания русского народа, передалось не только Троицкой лавре, но и другим древним городам средней России, получив свое яркое выражение в их архитектуре.

Однако вместе с общим, связующим художественным единством вкусов и навыков отдельные города обладали особыми неповторимыми чертами, придававшими каждому из них свою уникальность. Таковы древние города: Ростов, Ярославль, Углич, Кострома, Владимир, Суздаль, Торжок, Тверь, Коломна, в которых мне удалось побывать. Несколько иные по архитектуре великие северные города – Новгород и Псков, однако и они объединены с Москвой общими корнями русской народности.

Моя работа в Москве в дооктябрьский период заключалась не только в изображении видов столицы, но также в изучении характера жилищ и особняков, ее торговых помещений и деловых дворов. Специфические черты Замоскворечья сравнительно с центральной частью Москвы, особый склад жизни, домоустройства и бытовой уклад, отличающие Таганский район от Арбатского, Сокольнический от Тверского или Хамовнического, требовали своего специального изучения для обретения историко-художественных знаний о Москве.

Основательное знание «внутренней» Москвы требовалось не только для создания картин, но и для осуществления театральных постановок: между дворянским особняком на Поварской и купеческим домом в Замоскворечье была большая разница, хотя в том и другом господствовал единый московский стиль и характер жизненного обихода.

Дооктябрьская жизнь Москвы и москвичей конца прошлого века была нашей живой современностью; она по времени как будто была далека от быта, нравов и привычных устоев русской жизни исторического прошлого. На самом же деле эта дистанция была не таких уже огромных размеров, что особенно касалось бытовой стороны жизни. Унаследованные от прошлого «устои жизни», выражавшиеся в народных традициях и в привычках, продолжали жить не только в дворянских и купеческих домах, но они бытовали и среди сельского населения, среди простого городского люда и городской интеллигенции в нетронутом виде. Переходя от поколения к поколению, эти устои казались нерушимыми. Четыре времени года делили его на части, в которых бытовая сторона домашней, семейной жизни определялась во многом церковными праздниками, накладывавшими свою печать на распорядок и характер домашних работ городского и сельского населения, на поведение и даже на одежды купечества, фабрикантов и ремесленников, интеллигенции и чиновничества. Здесь невольно вспоминается замечательное описание рождественских дней в «Евгении Онегине» Пушкина.

Жизнь и быт Москвы второй половины XIX века получили свое яркое выражение в произведениях Тургенева, Чехова, Достоевского и особенно Л. Толстого, например в его известном описании пасхальных дней в романе «Воскресение»; они замечательно воплощались в пьесах Островского. Показанная этими авторами современная жизнь глубоко уходит своими корнями в прошлое, с которым она была связана всеми своими привычками и предрассудками, всем укладом и бытом. Лишь Великая Октябрьская революция перестроила вековые жизненные устои, в значительной степени покоившиеся на основах религии и царизма.

С детства мне приходилось вращаться главным образом в кругу служащих, однако были знакомства, позволявшие мне еще в юные годы бывать в купеческих и дворянских семьях. Практически жизнь моя сложилась так, что в поле моих наблюдений оказались тогда люди, близкие героям пьес Островского.

Мне очень хорошо запомнилась специфика некоторых богатых купеческих домов Замоскворечья, большей частью двухэтажных, с антресолями. Просторные помещения в этих домах были поделены на пустовавшие парадные комнаты, которыми пользовались лишь в праздничные дни или во время приема гостей, и на интимную жилую часть, где проходила будничная жизнь ее обитателей.