Легенда о Шуте и Короле

В этот момент раздался звон колокола, возвещающий о том, что сейчас или чуть позже будет оглашен королевский указ, и всем жителям Броумена необходимо бросить все дела и явиться на Главную площадь, дабы его услышать. В этот же самый миг в разные стороны поскачут гонцы, которые понесут данный указ в другие города, села и прочие уголки королевства. Это сейчас всадник добирался до следующего крупного селения со своей конюшней и передавал свиток местному главе, а тот оглашал указ и посылал дальше уже своего гонца, а старый отправлялся домой. А в былые времена всадник сменит не одного коня, пока достигнет крайней точки своего маршрута, чтобы, не отдохнув, мчать обратно. Бывало, в путь отправлялся юнец, а возвращался уже глубокий старик. Не успеешь приехать, а тебя уже снова отправляют в дорогу, поэтому семьей гонцы не успевали обзавестись и умирали бобылями. И, несмотря на то, что работа оплачивалась хорошо, желающих было не так уж и много. Работа только на первый взгляд простая. Вестовой — важное лицо! В их руках всегда оказываются важные бумаги, за погляд которых кое-кто не пожалел бы никаких денег, поэтому некоторые гонцы домой не возвращались вовсе, а находили последний приют где-нибудь в овраге.

— Пойдем? — спросил мастер.

— А смысл? — шут сделал глоток из кружки. — Я и так тебе скажу: я молодец, одолел разбойников — это раз, и два — мы отправляемся на Западный рубеж.

Писарь смачно рыгнул, едва не затушив лампы.

— А откуда ты знаешь, что там случилось? Я не припомню, чтобы про это говорили.

— Кто ты такой, чтобы тебе персонально докладывали? — нахмурился шут. — Или ты у нас большой специалист по невиданным явлениям? Нет? Вот и сиди молча. Твое дело пером скрипеть, а я — лицо приближенное, поэтому и знаю больше других.

— Да ладно, — Фрэд вжал шею в плечи. — Я просто спросил, чего разошелся-то?..

— Извини, — сказал Прохор. — Ты ни в чем не виноват. Я не должен на тебя кричать. Прости, друг.

Он протянул писарю ладонь, и тот смущенно пожал ее. Даниэль непонимающе подернул плечами и принялся уничтожать грибочки. Мадлен собрала со стола пустую посуду и поинтересовалась, не желают ли гости еще что-нибудь. Гости пожелали еще пива.

Чтобы скоротать время, троица перекинулась в карты, и бедный писарь проиграл свое жалование на пол года вперед, а мастер в уплату долга согласился выполнить любое желание, но наотрез отказался бегать по улицам с голым задом и кричать петухом. Зато согласился просидеть весь вечер в женском платье, которое Прохор одолжил за золотой у Мадлен. Женщина помогла изобретателю переодеться, набила из соломы подобие груди, нарумянила парню щеки и вплела в волосы розу. Даниэль превратился в эдакую пастушку, увидев которую и Фрэд, и Прохор и хозяин таверны покатились со смеху.

— Смейтесь, смейтесь! — буркнул тот, садясь за стол и качая головой. — Будет и на моей улице праздник, посмотрим, как вы тогда гоготать будете. И зачем я согласился… Тьфу!

* * *

Как обычно, после рабочего дня наступал вечер досуга, и многие предпочитали проводить его в таверне за кружечкой пива или вина. Ввалившиеся шумные компании занимали места. На помощь Мадлен пришли два поваренка, что кашеварили в кухне, и два разносчика: красотка Гретта, свободных нравов девица, и ее братец-крепыш Гензель, который подрабатывал еще и вышибалой.

Вообще эта парочка появилась в городе недавно и тут же едва не попала под топор палача. А дело было так: Гретта соблазняла женатых мужчин, вела их к себе в комнату, что снимала в таверне, и едва дело подходило к утехам, как врывался Гензель, прикидываясь ее мужем, и обещал вышибить дух из похотливого мужлана, а потом требовал денег, угрожая шантажом. Когда завсегдатаи харчевни разобрались, что к чему, то захотели сдать мошенников гвардейцам, но те умоляли не делать этого и пообещали исправиться, правда, деньги вернуть отказались. Но никто особо и не настаивал, ибо если довести дело до суда, то станет известно об их похождениях «налево», а это чревато скандалом и ударами сковородой от благоверной. Оно им надо? Брату с сестрой поверили и простили.

Теперь эти двое носились по залу, разнося тарелки с горячей закуской и кружки с пенным пивом, и не обижались на окрики «эй, ты!» или «эй, девка!». Гретте приходилось терпеть даже шлепки по заду и делать вид, что ей это нравится. Гензель же получал по заду от одиноких женщин или древних старух, что, хоть и нечасто, но забредали в таверну, и это ему не нравилось, так как некоторые дамы не могли похвастаться красотой.

Когда почтенная публика порядком надралась, в трапезной появились музыканты. Посетители тут же сдвинули столы, освобождая место для артистов. Михась, как обычно, бросил на пол шапку для сбора денег и поздоровался один за всех. Дрон вышел вперед и начал представление. Подвыпившая толпа одобрительно загудела.