Легенда о Сибине, князе Преславском

На следующий день он полдневал на медвежьей шкуре у своей хижины. Миродержец в этот знойный июньский день отдыхал, облачившись в зеленый убор, и Сибину он виделся в зеленом шатре каждого дерева, увенчанный лесными цветами. Покоясь средь бурлящего жизнью леса, слушая славословия творений своих, Сатанаил уподоблялся Богу. Дубы изливали избыток силы в кисловатом соке, смачивавшем их кору и созывавшем жуков и букашек на шумные пиршества. Опьяненные этим соком белки кричали и как безумные прыгали с ветки на ветку. Иволги дули в свои золотые флейты, дятлы били в барабаны, ошалевшие от любви олени хрипели, роняя наземь семя. А сама земля, влажная и благоухающая, обливалась соками, и аромат их смешивался с ароматом цветущих лип, всевозможных трав и бурьяна. Лани рожали в безмолвии, орошая кровью гнилую листву, сплетенные в клубок гадюки корчились в спазмах сладострастия, спарившиеся стрекозы, хмельные от любви, вились над ручьями, а орлы, распластав крылья, парили в воздухе и заглядывали в глубь леса, чтобы видеть своего создателя. В атласно-изумрудном свете все жужжало, пело и стрекотало вместе с цикадами и лягушками-древесницами, и песни, рев, жужжание, клики сливались в общую хвалу Сатанаилу и его могуществу. Сам воздух участвовал в этих вакханалиях — он трепетал от зноя и ласкал тварей земных. Разметавшись, как мальчишка, Сатанаил нечестиво смеялся и наслаждался любодействием, бурлившим и бушевавшим вокруг него.

Князь упорней, чем всегда, думал о Каломеле. Оттого ли, что он сытно пообедал печеной форелью и земляникой, или оттого, что всеобщее пиршество погрузило его в любовные грезы, но воображение отчетливо воссоздавало образ обнаженной девы в пещере. Однако теперь она виделась ему не духом света, а женщиной, её прелести таили соблазн недоступности, особенно распалявшей в нем страсть. Князь и желал её и проклинал, поносил чистоту её и боголюбие и строил дерзкие планы, как он заманит её в лес и будет жить жизнью лесного разбойника. Однако действительность обращала его грезы в ярость против Бога, вставшего между ним и Каломелой, отнимавшего её во имя вечной жизни. Бог, от которого он прежде ожидал спасения, отринул его, обрек на муки. И главным тому виновником был проклятый монах. Сибин мечтал убить его при первой же возможности, и мысль его поползла ядовитыми и петляющими тропами ненависти. Тут он вздрогнул, неожиданно услыхав удары палкой о стволы деревьев. Мигом вскочил и кинулся на дорогу.

Средь солнечных бликов навстречу ему шла Каломела. Лицо у нее было заплаканное.

— О княже! — издали крикнула она. — Как я боялась, что не найду тебя! — Она отшвырнула палку, кинулась к нему, и Сибин увидал у своего лица её подернутые влагой, исполненные тревоги глаза.

Ошеломленный радостью, он приник к ее руке, и всё существо его возликовало.

— Я в отчаянии, княже! Отец Сильвестр лишил меня благодати божьей. Убил во мне веру… Ах, что сделал он! Сколь страшно это! Как подумаешь, княже…

— Что, что сделал этот поп? — вскричал князь, охваченный ужасными подозрениями. Она отвечала несвязно, только смотрела на него, и сладостность её взора более пьянила его, нежели будила жалость.

Сибин повел её в свою хижину, и там, опустившись на медвежью шкуру, Каломела поведала о том, что произошло в общине в эти дни.