Легенда о свободе. Буря над городом

Иссима высвободила руку из ставшей вдруг безвольной хватки Каха и долго тревожно глядела на него. Затем она положила ладонь ему на солнечное сплетение.

– Вы уверены, Советник Ках? – спросила она, и он тут же кивнул. – Верховный будет недоволен. – Ках снова кивнул.

То, что происходило дальше, не было заметно глазам Итина, который мог видеть только стоящих друг против друга девушку и Советника. Длилось это всего несколько минут, показавшихся ему неприятно долгими.

Иссима отпрянула, она упала в оттоке на руки Итину, подхватившему девушку и осторожно присевшему, придерживая ее.

– Все хорошо, Иссима? – заботливо спросил Итин.

Она была слаба и только кивнула. Советник Ках тоже упал, и его никто не подхватил. Он распластался на песке пляжа, раскинув в стороны руки и ноги, тело его вздрагивало от конвульсий, и Итин поглядывал в его сторону, опасаясь, что тот умрет, а Иссиму потом обвинят в убийстве. Хотя смерти этот человек заслуживал…

Иссима справилась с отливом быстро, она встала, поблагодарив Итина, и подошла к Каху, который еще лежал, но уже неподвижно. Он умер? Итин тоже подошел: глаза Советника были открыты – и это не остекленевший взгляд мертвеца.

– Спасибо… – едва слышно произнес Ках слабым голосом, а затем добавил удивленно, будто не ожидал, что так будет: – Я жив…

– Что с ним? – спросил девушку Итин.

– Это отток. Он теперь здоров. Я убрала то… что мешало ему…

Зачем она исцелила этого человека? Пусть бы эта болезнь и убила его, он вполне заслуживал такой участи.

Советник Ках сел на песок, из глаз его струились слезы, а на тонких губах дрожала улыбка, в лице – ни кровинки, но оно сияет от затаенной радости. Кажется, что кожа его светится. Трясущимися руками он распутал косу вокруг шеи и расстегнул ворот кама, затем раскинул руки широко в стороны, поднял лицо к небесам и закричал долго, протяжно, страстно… В крике его было столько всего: и боли, и радости, и ненависти, и любви… жизнь и смерть… У Итина кожа покрылась мурашками.

А Ках смеялся как безумный, смеялся как человек, узнавший только что о выздоровлении смертельно больного близкого, как мальчишка-сирота, вдруг обретший родителей, как тот, чья самая заветная мечта сбылась чудесным образом. Он встал и побрел, пошатываясь, к морю, его чрезмерно длинная коса волочилась за ним, оставляя на песке слабый змеиный след… Советник вошел в набегающую волну, и та сразу же сбила его с ног, он вынырнул из воды, вскидывая руки и поднимая вокруг себя облако брызг и пены, под напором следующей волны он устоял.

– Он сошел с ума… – прошептал Итин.

– Он радуется, что исцелен, – возразила Иссима, – болезнь измучила его.

«Он опасен», – думал Итин, наблюдая, как искупавшийся Мастер, Советник в мокрой облепившей его одежде выходит наконец из воды и движется нетвердым шагом, сбиваемый прибоем, увязающий в мокром песке, к ним с Иссимой. Он улыбается во весь рот. «Теперь он полностью здоров и ничто не помешает ему убивать». Итин все же невольно попятился назад.

Ках подходит к Иссиме, берет ее руки в свои и, низко склонившись, припадает к ним губами. Картина эта Итину совсем не нравилась, и волна гнева поднялась внутри – слишком страстно лобызает он ее руки!

Наконец он выпрямляется, сумасшедшая улыбка остается только в уголках его губ, в остальном он серьезен.

– Что вы знаете? – спрашивает он, и сердце Итина холодеет. Вот и настал тот час…

Советник Ках разворачивается всем корпусом, чтобы лучше видеть их обоих, и коса, слишком длинная, мешает ему, он неожиданно выхватывает из ножен на поясе небольшой кинжал, раздраженно отрезает свои волосы у самого затылка и отбрасывает прочь.

«Безумец!» – думает Итин.

– Так-то лучше… – шепчет Советник. И продолжает, глядя то на Итина, то на Иссиму: – Вам известно о пробуждении Древнего? – при этом он морщится.

Иссима непонимающе нахмурилась, а Итин застыл.

– Я все расскажу. Не бойтесь меня. Я разорвал этот проклятый Круг! Я СВОБОДЕН!!!

Итин же только и мог, что таращиться на свернувшуюся мертвой змеей на песке семифутовую отрезанную косу Каха.

Годже Ках

– Что за прическа, Ках!? Я едва узнал тебя! – Абвэн, недоуменно нахмурившись, разглядывал Годже, с трудом веря в то, что видит.