Легенда о Травкине

Самое страшное Москве сообщили шепотом: есть данные о том, что по канцелярскому кругу какого-то учреждения ходит — бумажкой, которую вот-вот швырнут в корзину, — тайна особой военной и государственной важности, святая святых, рабочая частота РЛС «Долина», та самая частота, которую берегли от станций слежения в сопредельных с полигоном странах, из-за святости которой и разрешали «Долине» работать на излучение только в определенном секторе и только на север. На всеобщее обозрение и рассмотрение выставлена тайна, так и не убереженная.

Москва, находившаяся в другом часовом поясе, располагала большим временем и большей свободой действий. Шарапова застали в его кабинете, получение схем он подтвердил, показал черновик экспертного заключения. Где схемы, для кого экспертиза — не знал, но уже замаячила другая фигура, Липскин, при таинственных обстоятельствах исчезнувший из дома ночью (видимо, вспугнул его Воронцов ложным звонком по телефону).

Михаил Михайлович Стренцов пришел в монтажку, к Травкину, предстал перед ним в своем лучшем разбойничьем виде: узел галстука где-то у пупка, глаза застывшие, мертвые, губы подготовлены к презрительному плевку. Для хорошо знавших Стренцова это означало: экс-майор сильно разгневан.

— Пиф-паф, — сказал Михаил Михайлович и изобразил пальцами выстрел в упор. — Ваш покорный слуга в затруднении: ему срочно нужна консультация...

Шепотом заговорщика Михаил Михайлович сказал, что в 6-м Главном управлении грандиозный скандал: один генерал попросил буфетчицу отпустить ему 30 граммов сыру, а та отказалась, ссылаясь на то, что минимальная единица измерения на ее весах — 50 граммов, отчего генерал пришел в волнение, возмутился, взъерепенилась и буфетчица, происшествие это привело к тому, что сейчас работает представительная комиссия, вызваны эксперты из соответствующих министерств и комитетов, служба метрологии при Совмине заседает денно и нощно... Ну, а что касается самого Травкина, так он-то сыра не заказывал! Вне подозрений Травкин! Вне! И с «Долиной» полный порядок у него. Правда, на полигоне — легкий шумок, некоторое брожение в мыслях, недоразумение, которое сейчас быстренько разрешит сам Вадим Алексеевич, ничего серьезного, пустячок эдакий, всего-то и арестовано два человека, да двоих ищут, под угрозой повальных арестов не все ведомства, а только некоторые, кое-кто из руководящих товарищей уже полетел к такой-то матери, полетел, правильнее сказать, налаживать работу с массами в районе мыса Уэллен... «Кое-что я сгустил», — признался Михаил Михайлович. И продолжал — не разжижая, в горячечном темпе задавая вопросы и не ожидая ответов. О Травкине известно, еще более понизил он голос, что сей Божьей милостью инженер глянет на антенну — и тут же высчитает в уме рабочую частоту станции и кое-какие параметры ее. Так вот, в Америке есть свои Базановы, свои Зыкины, есть и свой, извиняюсь, Стренцов. Нет в Америке, слава Богу, своего Травкина, и раз отечественный Травкин рядом, то позволительно взять у него консультацию: можно ли по схемам генератора пачек и блока селекции импульсов определить рабочую частоту «Долины»? Будьте добры, Вадим Алексеевич! Больше некому! Комитет сбился с ног, разыскивая консультанта, творческую помощь оказала Петровка, на блюдечке подала кандидата наук Липскина, но и тот оказался рохлей и невежей, он, правда, указал на более сведущего товарища, но когда его отыщут, когда?.. А время торопит, и те, по взмаху руки которых сейфы открываются без ключей, вот-вот отбудут на дачи... А сегодня — суббота, завтра — воскресенье, и до понедельника дачи могут выработать согласованное решение...

— Хороший подарочек готовим мы двадцать третьему съезду!

Травкин оторвал глаза от окна, выходившего в глухой тупик двора, и отчетливо произнес:

— Ни на один вопрос в частном порядке я отвечать не буду. Только по запросу учреждения.

Подтянув галстук повыше, застегнув пиджак, Михаил Михайлович сел напротив Травкина и стал смотреть на него — как в колодец, куда брошен камень и откуда сейчас донесется всплеск, усиленный многократным наложением звуков.

Но не дождался, камень улетел к центру Земли. «Обожгемся, Вадим...» — предостерег Стренцов и ушел, оставив Травкину путевку в дом отдыха, без даты, без фамилии. Никакой огонь, жадный и безжалостно пожирающий, не пугал Травкина, потому что все в нем самом горело в сладостном ожидании мук, в которых корчиться будет Василий Васильевич. Вторые сутки бушевала в нем ненависть к человеку, погружавшему всех людей в тихую и безболезненную смерть, и ненависть прокалила Травкина, сделала его бесчувственным к себе. Липскин укажет на Рузаева, а от него один шаг до сейфа Василия Васильевича с фальшивками, удушающими тех, кто противится смерти. И люди, привыкшие работать с неопровержимыми уликами и бесспорными доказательствами, увидят поддельные печати, отмычки, фомки, свидетельские показания, лживые от начала до конца, перехваченные письма и выкраденные документы. Тогда-то и свершится суд земной.

А он, суд земной, должен быть — верил Травкин.

49