Легенда о трёх прекрасных принцессах

Это телеграфическое общение принцесс с испанскими пленниками внезапно прервалось; кавалеры уже несколько дней не показывались в овраге. Напрасно обворожительные принцессы выглядывали из башни, напрасно вытягивали они свои лебединые шейки, напрасно пели, как соловьи, заключенные в клетку. Их возлюбленные-христиане исчезли, и из зарослей больше не доносилось ни звука. Благоразумная Кадига отправилась на разведку и вскоре возвратилась с озабоченным, вытянутым лицом.

– Ах, дети мои, – вскричала она, – я заранее знала, чем все это кончится, но вы проявляли такую настойчивость! Свои лютни вы можете теперь отложить за ненадобностью! За испанских пленников внесен выкуп – они ныне в Гранаде и собираются возвратиться на родину.

При этом известии прекрасные принцессы впали в отчаяние. Красотка Саида негодовала, что ими пренебрегли, что их покинули, не простившись. Сораида ломала руки, рыдала, гляделась в зеркало, вытирала слезы и снова рыдала. Кроткая Сорааида, склонившись над балконом, тихонько плакала, и ее слезы капля за каплей падали на скамью цветника, на которой нередко сиживали неверные кавалеры.

Благоразумная Кадига делала все от нее зависящее, чтобы смягчить их печаль.

– Успокойтесь, детки, – говорила она, – велика важность, что вы к ним привыкли! Такова жизнь. Ах, проживи вы с мое, вы бы знали, чего стоят мужчины! Я уверена, что эти кавалеры имеют возлюбленных среди испанских красоток Кордовы и Севильи, они вскоре будут петь серенады под их балконами и позабудут мавританских красавиц Альгамбры. Успокойтесь, детки, пусть воспоминанье о них изгладится из ваших сердец!

Слова утешения благоразумной Кадиги лишь удвоили горе прекрасных принцесс, и целых два дня они никак не могли утешиться. На утро третьего дня славная старуха вошла в их покои, кипя и пылая негодованием.

– Кто бы мог предположить подобную наглость? – воскликнула она, лишь только нашла слова, чтобы выразить свои чувства. – Я получила по заслугам за то, что помогала обманывать вашего уважаемого отца. Ни слова больше о ваших испанцах!

– Но что случилось, Кадига? – воскликнули принцессы, едва дыша от волнения.

– Что случилось? Случилось предательство, или – что почти столь же гнусно – мне предложили пойти на предательство, мне, вернейшей из верноподданных, самой преданной из дуэний! Да, дети мои, испанцы пытались меня подкупить, чтобы я убедила вас бежать с ними в Кордову и там стать их женами.

Тут почтенная старая женщина закрыла лицо руками и дала волю своему яростному негодованию и безмерному огорчению. Три прекрасные принцессы бледнели и краснели, краснели и бледнели и трепетали, потупив взоры и переглядываясь, но не сказали ни слова. Между тем старуха сидела, раскачиваясь в сильном волнении взад и вперед, и разражалась время от времени восклицаниями:

– Как могла я дожить до такого срама, я, преданнейшая из слуг!

Наконец старшая принцесса, самая решительная и всегда во всем руководившая сестрами, приблизилась к ней и, положив ей на плечо руку, произнесла:

– Ах, матушка… предположим, что мы готовы бежать с христианскими кавалерами; осуществимо ли это?

Славная старуха внезапно пресекла свои сетованья и, подняв глаза, повторила:

– Осуществимо ли это? Будьте уверены, что безусловно осуществимо! Разве кавалеры не купили Гуссейна-Бабу, ренегата, начальника стражи, и не разработали плана? Но обмануть вашего отца – отца, который питал ко мне такое доверие! – Здесь достойная женщина снова предалась гневу и огорчению и снова начала раскачиваться взад и вперед, ломая в отчаянье руки.

– Но наш отец никогда нам не верил, – сказала старшая принцесса, – он доверял лишь замкам и засовам и обращался с нами, как с пленницами.

– Увы, это – сущая правда, – отвечала старуха, опять прервав свои горестные стенания, – он действительно обращался с вами весьма неразумно и держал вас взаперти в этой древней унылой башне, где вы губили свою юность и прелесть, подобно розам, увядающим в вазе. Но все же: бежать из родной страны!

– А разве страна, в которую мы убежим, не страна нашей матери, где мы будем жить на свободе? И вместо старого сурового отца не обретет ли каждая из нас любящего супруга?

– Это все правда, и отец ваш, должна признаться, – ужасный тиран, но что же из этого? – вскричала Калига, снова впадая в негодование. – Неужто вы оставите меня ему на расправу?

– Никоим образом, дорогая Кадига. А почему бы тебе не бежать вместе с нами?

– Разумеется, доченька, и… сказать по правде, когда я толковала об этом с Гуссейном-Бабой, он обещал позаботиться обо мне, если я убегу вместе с вами: но подумайте, детки, готовы ли вы отречься от веры отца?

– Христианская вера была изначальной верой нашей покойной матушки, – сказала старшая из принцесс, – я готова вступить в ее лоно и уверена, что того же пожелают и сестры.