Легенда о Великом Инквизиторе

А которые в Бога не веруют, ну, те о социализме и об анархизме заговорят, о переделке всего человечества по новому штату, - так, ведь, это один же черт выйдет, все те же вопросы, только с другого конца, И множество, множество самых оригинальных мальчиков только и делают, что о вековечных вопросах говорят у нас в наше время. Разве не так? - Да, настоящим русским вопросы о том: есть ли Бог и есть ли бессмертие, или, как вот ты говоришь, вопросы с другого конца - конечно, первые вопросы и прежде всего, да так и надо, - проговорил Алеша, все с тою же тихою и испытующею улыбкой вглядываясь в брата». На этом-то «так и надо» и сошлись братья. Приведенное место навсегда останется историческим, и, кажется, действительно было время, когда люди сходились и расходились на «вековечных вопросах», роднясь на интересе к ним ближе, нежели даже на узах родства, вне говоря уже об общности положения или состояния. Счастливое время и счастливые люди: от них далеко было нравственное растление. Но, кажется, все это минуло, и, быть может, довольно прочно. Как это сделалось, что самое интересное очень скоро стало у нас самым неинтересным, - об этом произнесет свой суд будущая история. Несомненно только, что умственный индифферентизм, равнодушие ко всяким вопросам никогда еще не было так беззастенчиво, как в подрастающих на смену нам поколениях. Чувствуя общность в главном, братья уже не стесняются друг друга в остальном, и Иван высказывает перед послушником Алешей свою натуру: жажда жизни есть главное, что он находит в себе. «Не веруй я в жизнь, - говорит он, - разуверься в дорогой женщине, разуверься в порядке вещей, убедись даже, что все, напротив, беспорядочный, проклятый и, быть может, бесовский xaoc В «Бесах» Кирилов передсамоубийством говорит: «Вся планета наша есть ложь и стоит на лжи и глупойнасмешке; самые законы планеты - ложь и диаволов водевиль. Для чего жежить, отвечай, если ты человек!» (изд. 1882 г., стр. 553). Очевидно изповторений и страстности тона, что Достоевский вложил здесь своесобственное сомнение, с которым он долго и трудно боролся., порази меня хоть все ужасы человеческого разочарования, - а я все-таки захочу жить В"Биографии и письмах» можно найти очень много указаний на необыкновеннуюживучесть самого Достоевского, которая одна дала ему силу вынести все, чтоему выпало на долю в жизни. «Кошачья живучесть (во мне), не правда ли», -заключает он одно из своих писем., и уж как припал к этому кубку - то не оторвусь от него, пока весь не осилю. Впрочем, к тридцати годам, наверно, брошу кубок, хоть и не допью всего, и отойду… не знаю куда». Эта жажда жизни непосредственна и безотчетна: «Центростремительной еще силы много в нашей земле», - замечает он, затрудняясь в ее объяснении. «Я живу, потому что хочется жить, хотя бы и вопреки логике». Есть что-то родственное в человеке с жизнью природы и с тою другою жизнью, которая развертывается на ее лоне и которую мы зовем историею; и человек липнет ко всему этому: нити, гораздо более прочные и жизненные, нежели холодные связи умозаключения, привязывают его к земле, и он любит ее необъяснимою, высокою любовью:

«Дороги мне клейкие, распускающиеся весной листочки, дорого голубое небо, дорог иной человек, которого иногда не знаешь, за что и любишь, дорог иной подвиг человеческий, в который давно уже, может быть, перестал и верить, а все-таки, по старой памяти, чтишь его сердцем…» «Я думаю, что все должны прежде всего на свете жизнь полюбить», - говорит задумчиво Алеша. - Жизнь полюбить больше, чем смысл ее?» Алеша, говорит, что «да» и что за непосредственною любовью к жизни всегда последует и понимание ее смысла, - ранее или позже. С любовью к жизни дремлющей природы, к «клейким весенним листочкам», у Ивана нераздельна любовь и к той другой природе, которая живет полным сознанием: мы говорим о человеке и чудном мире, им созданном.

«Я хочу в Европу съездить», - говорит он. У него были две тысячи руб., оставленные по завещанию воспитательницею его и Алеши, которая их подобрала из жалости, ради памяти к их матери, когда их бросил отец. Теперь, окончив университет, он собирался съездить за границу, думая употребить на поездку эти деньги. «Отсюда и поеду, Алеша, - продолжает он. - И ведь я знаю, что поеду лишь на кладбище, но на самое, на самое дорогое кладбище, вот что!

Дорогие там лежат покойники; каждый камень над ними гласит о такой горячей минувшей жизни, о такой страстной вере в свой подвиг, в свою истину, в свою борьбу и в свою науку, что я, знаю заранее, паду на землю и буду целовать эти камни и плакать над ними Здесь также вложено чувство самогоДостоевского к Европе; сравни в «Подростке» слова Версилова, стр. 453 -454, и заметку в «Биографии и письмах», стр. 295., - в то же время убежденный всем сердцем моим, что все это давно уже кладбище и никак не более. И не от отчаяния буду плакать, а лишь просто потому, что буду счастлив пролитыми слезами моими» "Братья Карамазовы», т. I, стр. 259..