Бембя поднял голову.
— А если мне так удобнее?
— Вот это и плохо! Не всё удобное надо брать с собой в большую дорогу, — ответил учитель. — Такое вот «удобное» делает человека мягкотелым и нежным. А человек должен быть сильным.
Бембя вытаращил на незнакомца глаза, не поняв, наверное, ничего из сказанного.
— Вы кто будете? — спросила Болха.
— Учитель. Вот пришёл ваших ребят записывать в новую школу.
— А мы их хотим в городскую школу поместить…
— В городскую? Вы хотите учить их в городе? — удивился Нимя Нармаевич. — Так далеко?
— Но у нас же нет школы…
— Будет, обязательно будет! Первого сентября начнутся занятия в Хар Булуке. Непременно!
— Вон как! Значит, Басанг Церенович не зря говорил о школе!
Болха пригласила учителя выпить чашку чая. Тот с удовольствием согласился. Он с самого утра ездит по кошам и сейчас, к вечеру, изрядно проголодался. Учитель вошёл в дом Харцхи.
— Как у вас хорошо, уютно! — воскликнул он.
А в доме и в самом деле было уютно. Недавно Харцха приобрёл полированный шифоньер, радиолу и две деревянные кровати.
Учитель достал тетрадь, и рядом с именами других учеников, которые в этом году должны пойти в новую школу, появились имена Бамбы и Бемби.
Когда Нимя уезжал, на душе у него было как-то светло и легко. «Хорошие люди!» — думал он о Харцхе и Болхе.
Учитель — это очень и очень многое для калмыка. Он нужен в каждом доме, в каждой семье. И Нимя, думая обо всём этом, почувствовал вдруг, что ему хочется раскинуть руки и, как птица, взлететь ввысь, чтобы оттуда, поднявшись высоко-высоко, увидеть всех людей на земле и то, что они сделали и делают своим трудом.
На земле все люди как люди. Они незаметны и будничны. Но все они — нужные. А ведь если посмотреть на них сверху, они кажутся муравьями. Их даже жалко как-то.
Нет, для того чтобы по-настоящему знать и видеть людей, на них надо смотреть не сверху, а жить среди них и стремиться быть такими же, как они.
«Я — учитель, — думает о себе Нимя. — А учитель должен быть всегда среди народа. Я должен научить детей многому-многому, дать им глубокие знания, научить храбрости, мужеству, вывести их на широкую дорогу жизни, чтобы им легко шагалось по ней, легко жилось. Пусть полетят они! Пусть полетят обязательно! Один — в космос, другой — в науку. Третий будет творить добро людям. И если из десятка, из сотни моих будущих учеников высоко-высоко взлетят хоть несколько, значит, моя учёба, моя наука помогла им отрастить широкие и сильные крылья. Учитель — источник знания и ума для многих людей. Ведь дети как воск, и из них можно Лепить любые фигуры. Вот и я буду лепить то, что нужно Родине, народу, от чего красивее и богаче станет земля…»
Он ехал по степи, и степь лежала перед ним, как всегда, необъятная и прекрасная, словно огромная люлька, раскачивающая молодого всадника.
ПЕРЕЕЗД
Письмо от Ивана Болдырева пришло через две недели. «Дорогой брат Харцха, — писал Иван, — я несказанно рад, что мы опять встретились! Пусть хотя и не очно, но всё равно встретились. Ведь я тоже думал, что ты где-то в Берлине сложил свою буйную голову. В последние дни войны там особенно было жарко, и враг в предсмертной агонии напрягал все силы. Но жив ты, жив и я. Значит, жизнь продолжается, и нам ещё многое предстоит сделать.
Ты пишешь, Харцха, что у тебя два сына — Бамба и Бембя. А у меня три сына и дочь. Старший — уже жених, средний — в третий класс перешёл, а дочь Наташа — в шестой. Младший, Вася, к первому классу готовится. И ещё скажу — среднего сына я Русланом назвал! Помнишь, под Минском, в окопах, читали мы с тобой «Руслана и Людмилу» Пушкина? Сказал я тогда, что так и назову сына — Русланом! Если вернусь, конечно. Вот и растёт у нас Руслан, который всегда о тебе, Харцха, напоминает.
Ты спрашиваешь, как я живу? Хорошо живу. У нас, на Рязанщине, такие дела творятся!.. Впрочем, в эти дни они всюду творятся. И у вас, как я понял из твоего письма, изо дня в день обновляются степи. Это хорошо! Очень хорошо! Мы не должны топтаться на месте, нам надо вперёд, только вперёд, и для этого мы не должны сидеть сложа руки.
Работал я кузнецом, а потом стал механиком. Работу люблю и дни и ночи пропадаю в мастерских, а в страдные дни посевной и уборочной дома вообще почти не ночую.
Ты, брат Харцха, приглашаешь меня приехать к вам. Спасибо, друг! В гости я обязательно приеду. Вот управимся с делами, и приеду. А насовсем — едва ли. Ведь Рязанщина для меня́, как и для тебя Калмыкия, — родина. Тут я родился и вырос, тут родились мои дети…
Мне, дорогой побратим, очень многое хотелось бы тебе написать. Мыслями полна голова. Но я не буду много писать. Да всего и не напишешь. А мы очень скоро должны встретиться. Вот тогда и наговоримся. Обнимаю тебя, брат Харцха, крепко, по-солдатски. Обнимаю и целую. А детям твоим, Бамбе и Бембе, жене Болхе и матери большой от меня привет. Ещё передай приветы всем твоим друзьям и товарищам, всем чабанам широкой калмыцкой степи. До скорой встречи! Твой Иван Болдырев».