Годы 1720–1726 ретивый «креститель» отдыхал от дел в монастыре, замаливая грехи. Но летом 1726 года, за год до смерти, он — уже семидесятишестилетний старик — снова едет в самые низовья Оби — в Обдорск. Здесь настырного старца остяки чуть было не отправили на тот свет, поближе к богу, о котором он проповедовал; однако Филофей не только остался жив, но и прибавил еще какую-то цифру к общему числу душ, уловленных им в лоно христианской церкви.
Надо сказать, что души эти ловились довольно легко. Надеть на шею блестящий крестик, испить ложечку красного вина, дать себя помазать масленой кисточкой по лбу — это даже нравилось: они и сами мазали своим богам губы салом и кровью жертвенных животных! Получить новое имя — тоже неплохо, что-то вроде запасной одежки! Даже выстроенные для них русскими церкви можно терпеть: пусть себе строят, они нас не трогают!
Вот только с идолами своими им расставаться не хотелось.
— Терпим! — говорили они с детской хитрецой. — Нам не мешают. А на охоту идешь — помогают. Пусть наши с вашими стоят. Не подерутся.
На этой почве возникало немало недоразумений: то в церкви у алтаря попы найдут языческих идолов, то у Христа оленьей кровью вымазаны губы…
Было и другое. Не всегда одной лишь проповедью обходился Филофей и его прислужники. Еще в 1703 году в своей большой челобитной царю Петру («о 25 статьях» 1) он просит разрешить ему сурово преследовать иноверцев, уклоняющихся от обращения в христианство, вплоть до умерщвления. На сие Петр не согласился, уговаривая фанатичного миссионера быть помягче. Но до неба высоко, до царя далеко. Даже в апологетических «житиях» Филофея и то проскальзывают недвусмысленные упоминания о его жестокостях.
Детски-наивные и в общем-то мирные «инородцы» научились соответственно реагировать на это. Случалось — и церковка сгорит дотла; бывало, кто-то из миссионеров и еле ноги унесет, а иной и головой поплатится за слишком ретивое приобщение к вере Христовой. Бывало, и самого Филофея за бороду хватали. Все бывало, всякое бывало…
Сподвижником Филофея во многих походах его и бытописателем их был воспитанник Киевско-Могилевской коллегии Григорий Новицкий, попавший в Тобольск не по своей воле, а, говоря его словами, «брани смущения междоусобные и времен злоключение предаша неволи». Короче говоря, отправился в «места не столь отдаленные» — в ссылку.
Грамотный и толковый человек, хорошо знавший Овидия, не чуждый и сам виршеплетству, Новицкий оставил нам блестящее описание похождений Филофея. Вероятно, современники читали его «Краткое описание о народе остяцком», как увлекательный приключенческий роман. Нам, избалованным «классикой» библиотечки военных приключений, может быть, оно покажется не столь интересным, да и — надо прямо сказать — недоступным по языку (его нужно переводить с русского на русский), ио право же, оно увлекательно.
Сочинение имело успех и не только как чтиво. Им пользовались многие историографы Сибири: Сулоцкий, Черепанов, Спасский и более других — швед (или немец) И.Б. Мюллер.
Этот пленный драгунский капитан перевел «Описание» Новицкого и включил его целиком в свою книгу «Жизнь и нравы остяков», нигде даже не упомянув имени истинного автора. В наше время он, несомненно, удостоился бы хлесткого фельетона и был бы привлечен по соответствующей статье Уголовного Кодекса за плагиат.
В те годы Мюллеру его нечестная махинация сошла с рук, он цитировался во всей Европе как автор оригинального сочинения; а Новицкого вспомнили лишь у нас, да и то вдолги после его смерти.
Новицкий очень интересно рассказывает и о «лдистом окиане» и о «пределах полунощных», и о костях легендарного зверя «маманта» (который «иже влагою земною живет и в пещерах земных обретается»), и о многом другом. Но есть в этом описании места, могущие нас в данном случае заинтересовать.
Это — рассказы о преследовании идолов и об уничтожении их. Таких эпизодов в сочинении Новицкого, пожалуй, больше всего.
Филофей и его помощники хватали идолов больших средних и малых, видя в них главное зло, и уничтожали их. Каких только идолов не попадалось им в руки! Один