Легенда о Золотой Бабе

Он, например, любил стихи, и один из его биографов утверждает, что «такой был охотник писать стихи, что писал их (вероятно, в часы раздумья и вследствие мгновенно возникшей какой-нибудь особенной мысли) на пробелах деловых бумаг и на поступивших на его имя конвертах».

Кроме силлабических виршей, он увлекался театральными представлениями и завел в Тобольске первый на Урале и в Сибири театр, для которого сам «славные и богатые комедии делал».

С увлечением создавал он первую же на Урале и в Сибири славяно-латинскую школу — затея была одобрена Петром I. Добивался он и устройства в Тобольске типографии для печатания учебников, но здесь потерпел неудачу: в этой просьбе Петр ему отказал.

И было у Филофея еще одно увлечение, правда имевшее прямое отношение к его служебным обязанностям. Он любил крестить «инородцев», обращать их из языческой в православную веру.

Все девять предшествовавших ему сибирских митрополитов, вместе взятые, не окрестили столько татар, остяков и вогулов, сколько окрестил их Филофей. Он развил в этом отношении активнейшую, прямо-таки бурную деятельность.

С поразительной для его возраста и здоровья настойчивостью он предпринимал одну за другой опаснейшие далекие экспедиции — и крестил, крестил, крестил… Всех, кто попадется под руку.

Особенно активен Филофей был в период с 1709 по 1721 годы. В июне 1712 года он на каком-то хлипком суденышке плавал к березовским остякам. В феврале 1714 года — Филофей в Пелыме, крестит вогулов. В том же году летом — опять в Березове. На следующий год — он уже у кондинских вогулов. В 1716 году — пробирался вверх по Оби, к сургутским остякам. В этом же году крестил нарынских и кетских остяков. К 1720 году Филофей (согласно собственному донесению по начальству) крестил до тридцати тысяч язычников и магометан.

Годы 1720–1726 ретивый «креститель» отдыхал от дел в монастыре, замаливая грехи. Но летом 1726 года, за год до смерти, он — уже семидесятишестилетний старик — снова едет в самые низовья Оби — в Обдорск. Здесь настырного старца остяки чуть было не отправили на тот свет, поближе к богу, о котором он проповедовал; однако Филофей не только остался жив, но и прибавил еще какую-то цифру к общему числу душ, уловленных им в лоно христианской церкви.

Надо сказать, что души эти ловились довольно легко. Надеть на шею блестящий крестик, испить ложечку красного вина, дать себя помазать масленой кисточкой по лбу — это даже нравилось: они и сами мазали своим богам губы салом и кровью жертвенных животных! Получить новое имя — тоже неплохо, что-то вроде запасной одежки! Даже выстроенные для них русскими церкви можно терпеть: пусть себе строят, они нас не трогают!

Вот только с идолами своими им расставаться не хотелось.

— Терпим! — говорили они с детской хитрецой. — Нам не мешают. А на охоту идешь — помогают. Пусть наши с вашими стоят. Не подерутся.

На этой почве возникало немало недоразумений: то в церкви у алтаря попы найдут языческих идолов, то у Христа оленьей кровью вымазаны губы… Многих приходилось крестить дважды: имя христианское забудет, крест потеряет, в какого бога верует — не помнит.

Было и другое. Не всегда одной лишь проповедью обходился Филофей и его прислужники. Еще в 1703 году в своей большой челобитной царю Петру («о 25 статьях»!) он просит разрешить ему сурово преследовать иноверцев, уклоняющихся от обращения в христианство, вплоть до умерщвления. На сие Петр не согласился, уговаривая фанатичного миссионера быть помягче. Но до неба высоко, до царя далеко. Даже в апологетических «житиях» Филофея и то проскальзывают недвусмысленные упоминания о его жестокостях.

Детски-наивные и в общем-то мирные «инородцы» научились соответственно реагировать на это. Случалось — и церковка сгорит дотла; бывало, кто-то из миссионеров и еле ноги унесет, а иной и головой поплатится за слишком ретивое приобщение к вере Христовой. Бывало, и самого Филофея за бороду хватали. Все бывало, всякое бывало…

Сподвижником Филофея во многих походах его и бытописателем их был воспитанник киевско-могилеанской коллегии Григорий Новицкий, попавший в Тобольск не по своей воле, а, говоря его словами, «брани смущения междоусобные и времен злоключение предаша неволи». Короче говоря, отправился в «места не столь отдаленные» — в ссылку.

Грамотный и толковый человек, хорошо знавший Овидия, не чуждый и сам виршеплетству, Новицкий оставил нам блестящее описание похождений Филофея. Вероятно, современники читали его «Краткое описание о народе остяцком», как увлекательный приключенческий роман. Нам, избалованным «классикой» библиотечки военных приключений, может быть, оно покажется не столь интересным, да и — надо прямо сказать — недоступным по языку (его нужно переводить с русского на русский).

Но сочинение имело успех и не только как чтиво. Им пользовались многие историографы Сибири: Сулоцкий, Черепанов, Спасский и более других — швед (или немец) И. Б. Миллер.