Легенда об Иных Мирах

Мужчина шел, не чувствуя усталости. Ее удалось обмануть, заглушить коротким сном и душем, десятком минут полного, ничем не нарушаемого покоя. Он знал, что она вернется, напомнит о себе, к утру. Но это было уже неважно. Все равно судьба и яд отмерили ему времени лишь до рассвета. И, значит, он должен был успеть. Он шел быстро, легко. Сейчас. А до будущего еще надо было дожить.

Посмотрев на нагромождение скал, теснившихся вокруг, он неожиданно вспомнил....

Ночь, бисер звезд над головой, костер разгоняющий плотный мрак. У костра сидела Лиит, ее глаза сияли отражениями искр, сцепленные кисти рук покоились на коленях, подтянутых к груди. Подбородок покоился на пальцах, она молчала, словно зачарованная игрой огня.

Он иногда смотрел в ее сторону, хоть внимательно вслушивался в разговор. У костра, чуть в отдалении, сидели люди. Немногословные, но любопытство таилось и в их, темных, непроницаемых, равнодушно – обманчивых взглядах. Люди, пли, ели, тихо перебрасывались короткими фразами.

Многие смотрели на Лиит, оглядывая жадно. Даже одетая в платье из грубой ткани, похожей на дерюгу, скрывавшее контуры тела, и платок, надвинутый на самые брови, она казалась прекрасной королевой, так прекрасна и лучезарно была красота ее лица с тонкими чертами. Многие после этого бросали недоуменный взгляд на него, пытаясь понять, что ж такого эта женщина нашла в невысоком, нищем оборванце, путешествующем, не имея гроша за душой. У которого всех достоинств – только темные, блестящие глаза, бешеные глаза, выдающие дикий норов и гордость, не присущую оборванцам.

Он, рассекая мрак, подошел к ней, присел рядом. Лиит одарила его взглядом, от которого словно огнем опалило сердце, положила голову на его плечо, посмотрела вверх, на звезды. Он сжал тонкую ладонь своей, на мгновение, задержав ее пальцы в своих, погладил ее, тихо, незаметно, и вздохнул.

Ему не нравился караван, не нравились взгляды, которыми их кололи, не нравились речи, слова. Она же этого всего, словно и не замечала. Но он знал, что ей тяжелее. Он знал, как уже столкнулся с тем, что вольно или невольно, но она не может не читать чужие мысли и чувства, не облаченные в слова настроения и подозрения. Так получилось, что на некоторое время их дороги были едины. И лучшим решением вначале казалось примкнуть к каравану. Он сам настоял на том.

Дороги были полны разбойного люда, а караван сопровождала стража, нанятая купцами. Он надеялся, что будет безопасней и спокойнее хоть часть пути пройти, пусть под относительной, но защитой. Лиит молча согласилась с его решением. И только здесь он понял, насколько путешествие в ее обществе может быть опасным.

Она привлекала взгляды, на нее глазели, как на диковину, дивились на лучезарную эту красоту. Но не видели души. А он припомнил, что в этом диком мире, женщинам отказывали не только в разуме, но и в наличии души.

Оголтелый, дикий народ видел в них лишь игрушку, утеху страстям, мать, кухарку, рабыню, но не человека. Возможно, Алашавар мог бы стерпеть это отношение к их женщинам. Но не к ней. Для него она была полна света. Внутреннего света. Того огня, которого были лишены все они.

Он смотрел на лица, что уместнее было сравнить с мордами животных, и понимал, что долго, целую бесконечность еще им не постичь того, что знает она. Не постичь и принять лишь за откровенную женскую глупость ее нежелание, неумение причинить зло. Нежелание отплатить высокомерием за страх, насилием на насилие.

Она казалась тихой, скромной и робкой. И безумно прекрасной, облаченная даже в дерюгу. Она была королевой, сказочной королевой. Таких королев как она никто из этих людей не встречал в этой жизни. Лишь менестрели иногда слагали легенды и песни о них. Но кто же верит в песни?

Лиит тихонечко произнесла пару слов, он не разобрал, так тихо они были сказаны, но почувствовал ее настроение. Она успокаивала его, усмиряла бурю, что готова была разразиться в душе. А потом, неожиданно, и для него, и для окружающих, подняв голову к небу, запела. Это был дикий варварский напев, дикий и прекрасный. В нем была тоска, но была и страсть. И голос ее чистый, как хрусталь, словно раздвинул тьму, разорвал ночь, спаяв землю и небо.

В морозном, холодном воздухе звук ее голоса был особенно чист, и, постепенно набирая силу, он становился громче, явственнее, звонче, взлетая до невиданных высот. И казалось, что неведомое, чистое колдовство заставляет вибрировать воздух. Часто – часто дрожать, как дрожит он, нагретый жаром костра.

Она пела о мечте, о том, что забытое, дремлет в душе, как огонь под толстым слоем пепла. О любви. О дороге. О доброте, что одетая скромностью, кажется незаметной. Пела о вечном движении моря и неба, о ветрах, что несут перемены. Ее голос, нежный, свежий, завораживал. И мужчина с удивлением отмечал, что все разговоры прекращались. Ее слушали, смотря уже совсем иначе, нежели всего лишь пять минут назад.