Герцог! Слышишь ли голос народа,Грозный ропот его? Он растёт, как прибойВ час, когда надвигается буря.Довольно денег, довольно крови!Довольно поборов!.. Бей, барабан!Меч обнажён. Бей, барабан погребальный!Ты вонзаешь свой коготь в кровоточащую рану.Грабишь убитых тобой... Иль чтоб кровь нашу питьНадо тебе растворить в ней все золото наше?!Шли мы правой стезёю: верность хранилиМы королю. Но — клятвопреступник король,Так свободны и мы от присяги!.. Бей, барабан войны!Герцог Альба, герцог кровавый!Посмотри: на замке все ларьки и лавчонки.Посмотри: пивовар, бакалейщик и пекарьТорговать перестали, платить не желая налогов.Ты идёшь — поклонился тебе по дорогеХоть один человек?.. Видишь сам, как дыханье чумы,Ненависть и презренье народа тебя окружают...Земли цветущие Фландрии,Полный веселья и жизни БрабантСтали унылыми, словно кладбище.Где недавно ещё, в дни свободы,Лютня звенела и свиристела свирель —Там теперь молчанье и смерть.Вместо весёлых гулякИ распевающих песни влюблённых.Видны повсюду бледные лица людей,Ждуших покорно, когда их сразитНеправосудия меч... Бей, барабан войны!Больше не слышно ужеНи звяканья кружек в трактирах,Ни звонкого голоса девушек,С песней бродящих по улицам.Брабант и Фландрия, радости страны,Стали страною печали и слёз...Бей, барабан погребальный!Край мой родной, страдалец любимый!Не склоняй головы перед подлым убийцей!Трудолюбивые пчёлы! Густыми роямиРиньтесь на трутней Испании!Трупы зарытых живыми жён и сестёр,Взывайте к Христу: «Отмщенье!»Ночью блуждайте в полях, о несчастные души,Взывайте к богу!.. Рука поднялась для удара,Меч обнажён. Герцог Альба! Мы вырвем кишки у тебяИ хлестать по морде будем тебя кишками!..Бей, барабан! Меч обнажён.Бей, барабан, да здравствуют гёзы!И все солдаты и моряки с корабля Уленшпигеля и прочих кораблей подхватили:
Меч обнажён! Да здравствуют гёзы!И голоса их гремели, как гром освобождения.
III
На дворе стоял январь, жестокий месяц; он может заморозить телёнка во чреве коровы. Шёл снег и тут же смерзался. Мальчишки ловили на клей воробьев, искавших под мёрзлой корой снега какой-нибудь жалкой поживы, и таскали эту дичь домой. На сером и ясном небосклоне чётко выделялись неподвижные костяки деревьев, ветки которых были покрыты снежными пуховиками. Снег лежал также на хижинах и на верхушках заборов, усеянных следами кошачьих лап, ибо и кошки тоже охотились по снегу на воробьев. Вдали луга также были покрыты этим чудным мехом, оберегающим теплоту земли от резкого холода зимней поры. Чёрным столбом поднимался к небу дым над домами и хижинами, и не было слышно ни малейшего шума.
И Катлина с Неле сидели в своём жилище, и Катлина, тряся головой, говорила:
— Ганс, моё сердце рвётся к тебе. Ты должен отдать семьсот червонцев Уленшпигелю, сыну Сооткин. Если ты в нужде, то всё-таки приди, чтоб я могла видеть твоё светлое лицо. Убери огонь, голова горит! О, где твои снежные поцелуи? Где твоё ледяное тело, Ганс, мой возлюбленный!
Она стояла у окна. Вдруг мимо быстрым шагом пробежал voet-looper, скороход с колокольчиками на поясе, крича:
— Едет господин комендант города Дамме!
И так он бежал к ратуше, чтобы собрать там бургомистров и старшин.