Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке

И Уленшпигель, Ламме и весь нидерландский народ, содрогаясь от ужаса, представляли себе этого венценосного длиннолапого паука, с открытым ротовым отверстием ткущего паутину в мрачном Эскориале^[9], чтобы запутать их и высосать самую чистую их кровь.

При Карле папская инквизиция сожгла на кострах, живьем закопала в землю и удавила сто тысяч христиан; достояние казненных, точно дождевая вода в водосточную трубу, стекло в императорские и королевские сундуки, но Филиппу все было мало: он создал в Нидерландах новые епархии и принял решение учредить здесь испанскую инквизицию.^[10]

И, скликая народ трубным звуком и барабанным боем, глашатаи читали во всех городах королевские указы, грозившие еретикам смертью на костре, если они не отрекутся от своих заблуждений, и смертною казнью через повешение, если они отрекутся. Женщины же и девушки предуведомлялись, что их закопают в землю живьем и на их телах будут плясать палачи.

И по всей стране побежал огонь народного гнева.

6

Пятого апреля, перед Пасхой, к брюссельскому дворцу правительницы, герцогини Пармской, приблизились граф Людвиг Нассауский^[11], графы Кюлембург^[12] и Бредероде, кутила Геркулес, и с ними еще триста дворян. По четверо в ряд поднялись они на самый верх широкой дворцовой лестницы.

Войдя в залу, они передали герцогине бумагу, в которой просили ее добиться от короля Филиппа отмены указов о вероисповедании и об учреждении испанской инквизиции, ибо, утверждали они, помянутые указы вызывают в народе недовольство, недовольство же может вылиться в мятеж и повлечь за собой разор и оскудение всей земли.

Это ходатайство получило название «Соглашение».^[13]

Берлеймон^[14], который впоследствии предал родину и учинил в отечестве своем жестокую расправу, находился в эту минуту подле герцогини; глумясь над бедностью некоторых конфедератов-дворян, он сказал правительнице:

— Не бойтесь, ваша светлость, — это же нищие — это же гёзы!

Этим он хотел сказать, что дворяне разорились то ли на коронной службе, то ли стараясь перещеголять по части роскоши испанских сеньоров.

Выражая свое презрение к словам Берлеймона, конфедераты потом объявили, что они «почитают за честь именоваться и называться гёзами, ибо они обнищали, служа королю и заботясь о благе народном».

Они стали носить на шее золотую медаль, на одной стороне которой было вычеканено изображение короля, а на другой — две руки, сплетенные над нищенской сумой, и надпись: «Верны королю вплоть до нищенской сумы». На шляпах и шапках они носили золотые бляшки в виде кружек и шапчонок, какие бывают у нищих.

А Ламме между тем по всему городу проминал свое пузо в поисках бесследно пропавшей жены.

7

В одно прекрасное утро Уленшпигель ему сказал:

— Пойдем засвидетельствуем свое почтение одной высокопоставленной, родовитой, могущественной и грозной особе.

— А эта особа скажет, где моя жена? — осведомился Ламме.

— Коли знает, так скажет, — отвечал Уленшпигель.

И они отправились к кутиле Геркулесу Бредероде.

Он был во дворе своего замка.

— Ты зачем пришел? — спросил он Уленшпигеля.

— Поговорить с вами, ваше сиятельство, — отвечал Уленшпигель.

— Говори, — сказал Бредероде.

— Вы — прекрасный, отважный, могущественный рыцарь, — начал Уленшпигель. — Много лет назад вы раздавили одного француза в панцире, как слизняка в ракушке. Но вы человек не только могущественный и отважный, но еще и мудрый. Зачем же вы носите медаль с надписью: «Верны королю вплоть до нищенской сумы»?

— Вот именно: почему, ваше сиятельство? — подхватил Ламме.

Бредероде молча смотрел на Уленшпигеля. Тот продолжал:

— Почему вы все, важные господа, желаете пребывать верными королю вплоть до нищенской сумы? За какие такие особые милости, за какие такие благодеяния? Не лучше ли, чем присягать ему на верность вплоть до нищенской сумы, отобрать у этого палача все его владения, чтобы он сам присягнул на верность нищенской суме?

Ламме одобрительно кивал головой.

Бредероде окинул Уленшпигеля зорким взглядом и, удостоверившись, что лицо у парня хорошее, усмехнулся.

— Если ты не лазутчик короля Филиппа, то ты добрый фламандец, — молвил он. — Я тебя награжу и в том и в другом случае.

Он повел Уленшпигеля в буфетную, Ламме последовал за ними. В буфетной Бредероде изо всех сил дернул Уленшпигеля за ухо.

— Это если ты лазутчик, — пояснил Бредероде.

Уленшпигель не пикнул.

— Принеси ему глинтвейну, — обратился к ключнику Бредероде.

Ключник принес чашу с душистым глинтвейном и большой кубок.

— Пей, — сказал Уленшпигелю Бредероде, — это за то, что ты добрый фламандец.

— Ах, добрый фламандец! — воскликнул Уленшпигель. — На каком прекрасном, на каком душистом языке говоришь ты со мною! Святые и те так не говорят.

Выпив с полкубка, он отдал остальное Ламме.

— А кто этот пузан, который получает награды, ничего не свершив? — осведомился Бредероде.

— Это мой друг Ламме, — пояснил Уленшпигель. — Когда он пьет глинтвейн, ему кажется, что он непременно найдет жену.

— Да, да, — подтвердил Ламме, благоговейно прикладываясь к кубку.

— Куда же вы теперь направляетесь? — спросил Бредероде.