Легенда об Уленшпигеле (илл. Е. Кибрика)

Когда всей землей и водой
Эти Семеро станут править,
Мир свободно вздохнет — тогда ведь
Человек простится с бедой.

И Уленшпигель сказал:

— Духи издеваются над нами.

И могучая рука схватила Неле за руку и швырнула в пространство.

И духи пели:

Когда север в объятья свои
Запад, как брата, заключит —
Разрухе придет конец.
                Пояс ищи.

— Увы, — сказал Уленшпигель, — север, запад, пояс. Темно вы вещаете, господа духи.

И они снова насмешливо запели:

Нидерланды — по-нашему «север».
Бельгия — значит «запад».
«Пояс» — это союз,
Это крепкая дружба.

— Вы совсем не так глупы, господа духи, — сказал Уленшпигель.

И они снова насмешливо запели:

Пояс этот, бедняга,
С Нидерландами Бельгию свяжет.
Это будет добрая дружба,
Прекрасный союз.
                Met raedt
                En daedt;
                Met doodt
                En bloodt.
   Объединенный совет
   И действие. Если надо —
   Союз навеки,
   Не будь только Шельды,
   Бедняга, не будь только Шельды[64]

.

— Увы, — сказал Уленшпигель, — такова, стало быть, наша тяжелая жизнь: слезы людей и смех судьбы.

Союз навеки,
Не будь только Шельды… —

откликнулись насмешливо духи.

И могучая рука схватила Уленшпигеля и швырнула его в пространство.

X

Неле, упав, протерла глаза и увидела перед собой только солнце, восходящее в золотистых туманах, верхушки трав, также залитые золотом, и желтоватые под лучами восходящего солнца перья уснувших чаек; они, однако, тут же проснулись.

Неле осмотрелась, увидела свою наготу и наскоро оделась; затем, увидев Уленшпигеля, тоже голого, прикрыла его; думая, что он спит, она тряхнула его, но он не шевельнулся — точно мертвый. Ужас охватил ее.

— Неужели, — воскликнула она, — это я убила моего друга чародейским снадобьем? Я тоже хочу умереть! О, Тиль, проснись!.. Он холоден, как мрамор!

Уленшпигель не пробуждался. Прошли две ночи и день, и Неле, дрожа в лихорадке от горя, не засыпала подле своего возлюбленного Уленшпигеля.

Утром второго дня Неле услышала звук колокольчика и увидела крестьянина, идущего с лопатой; за ним со свечой в руке шли бургомистр и двое старшин, священник деревни Ставениссе и причетник, державший над ним зонтик.

Они шли, говорили они, со святыми дарами для причащения доблестного Якобсена, который из страха был гёзом, но по миновании опасности возвратился в смертный час в лоно святой римской церкви.

Они остановились подле Неле, заливавшейся слезами, и смотрели на тело Уленшпигеля, распростертое на траве и покрытое его платьем. Неле стала на колени.

— Девушка, — сказал бургомистр, — что ты делаешь подле этого мертвеца?

Не смея поднять глаза, она отвечала:

— Молюсь за моего друга, который пал здесь, словно пораженный молнией: теперь я осталась одна и тоже хочу умереть.

— Гёз Уленшпигель умер, — сказал патер, задыхаясь от радости, — слава богу! Мужик, копай живее могилу. Сними с него одежду.

— Нет, — сказала Неле, вставая, — с него ничего не снимут, не то ему будет холодно в земле.

— Копай могилу, — сказал патер крестьянину с лопатой.

— Хорошо, — сказала Неле, заливаясь слезами, — в этом известковом песке нет червей, и он останется невредим и прекрасен, мой возлюбленный.

И, обезумев от горя, она упала, рыдая, на тело Уленшпигеля, покрывая его поцелуями и слезами.

Бургомистр, старшины и крестьянин были исполнены сожаления, но патер не переставал весело твердить:

— Великий гёз умер, слава богу!

Затем крестьянин вырыл яму, положил в нее Уленшпигеля и засыпал песком.

И патер произносил над могилой заупокойную молитву; все кругом преклонили колени. Вдруг под песком все закопошилось, и Уленшпигель, чихая и стряхивая песок с волос, схватил патера за горло.

— Инквизитор! — закричал он. — Ты меня хоронишь живьем во время сна! Где Неле? Ее тоже похоронили? Кто ты такой?

— Великий гёз вернулся на этот свет! — закричал патер. — Господи владыка, спаси мою душу!

И он убежал, как олень от собак.

Неле подошла к Уленшпигелю.

— Поцелуй меня, голубка, — сказал он.

И он снова огляделся вокруг: крестьянин и причетник убежали вслед за священником, бросив на землю, чтобы легче было бежать, лопату и зонтик; бургомистр и старшины, зажав от страха уши, стонали, распростертые на траве.

Подойдя, Уленшпигель встряхнул их.

— Разве возможно, — сказал он, — похоронить Уленшпигеля — дух, и Неле — сердце нашей матери Фландрии? И она может уснуть, но умереть — никогда. Пойдем, Неле.

И он ушел с ней, распевая свою шестую песню. Но никто не знает, когда спел он последнюю.