Легенда одной жизни

Ничего не говорили… И поэтому я смотрю на их молчание, как на вызов. Я знаю, что она мне нужна, необходима, эта правда… необходима, чтобы понять того, кем я сам себя ощущаю, и… не ощущаю, в то же время… Скажите, скажите мне, кем были вы моему отцу?

Мария.

Кем я была вашему отцу?.. Как это выразить?.. Разве знает человек, что он составляет для другого… Иногда, пожалуй, бремя, любовь, гнет и тормоз… Ведь все так перемешано в жизни двух людей… Сами они едва ли знают… И вот приходит ребенок, и поднимает руки, и спрашивает: кем были вы моему отцу?.. Кем я была ему? Иногда, быть может, многим, иногда — ничем… Было время…

Она не может от волнения продолжать свою речь, затем порывисто подходит к столу и достает из-под разбросанных листков рукопись.

Вот… читай… здесь… может быть, он сам говорит…

Фридрихв растущем волнении, с радостным и, в то же время, гневным восторгом перелистывая рукопись.

«Геро и Леандр»?!. Его рукопись… почерк отца?.. Она у вас… а мне говорили, что он уничтожил ее и день венчания… Как могли они… они говорили мне…

Мария.

Да, чего только они не говорили!..

Фридрих.

Его рукопись!.. Найдена вновь… существует… не уничтожена!.. Шильон, 1861… Шильон?.. Отец писал это в Шильоне?.. А они говорили: во Флоренции… Стихотворение на титульном листе… Я не знаю этого стихотворения… Вам… вам посвященное… можно мне прочесть его… можно?

Мария,прислонившись к стене, с закрытыми глазами.

Прочтите его!.. Прочтите вслух… чтобы мне еще раз услышать его в звуках вашего… его голоса…

Фридрих,дрожащим голосом, начинает читать.

В былые годы мы единство
В страстях и горестях нашли,
Мы в общих муках материнства
Мечту на свет произвели.

И эта песнь, бежав из плена,

Тебе одной посвящена.
Мария! Мать! Сестра! Жена!
В веках признательность нетленна.

Мария,мечтательно повторяя последнюю строку.

В веках признательность нетленна!

Фридрих,пылко.

Но ведь это… это чудовищное заблуждение… вам… вам посвящена эта поэма!.. А я, мы все… весь свет думал, что моей матери… С детских лет благоговейно взирал я на нее, как на ту, чья жизнь послужила канвою для этой вечной поэмы… А она вдохновлена вами! Вами!

Вскакивая.

Дайте мне… дайте мне эту рукопись! На один только час!

Мария.

Но зачем?

Фридрих.

Я должен им показать ее! Пусть они знают!

Мария.

Какой же вы ребенок!.. Вы думаете, ваша мать… не знает этого так же… как я…

Фридрих.

Она знала… она… знает это? и Бюрштейн тоже?

Бурно.

Но, в таком случае, это обман! Ложь, которая вопиет к небу! Так вот как… вот как они хранят отцовскую память?!. О, теперь я понимаю их боязнь, их испуг!.. Теперь я знаю все… но ведь я всегда знал, всегда чувствовал это… О, теперь мне все становится ясным… Но как они дерзнули так подделать его слова, его живые слова?.. На-смерть растоптать жизнь, которая была ему дорога!..

Мария.

Да, на-смерть растоптать, Фридрих Франк, это вы правду сказали. Они меня па-смерть раздавили, заживо втоптали в землю, разбили надгробную плиту с моим именем, чтобы никто не узнал, кем я была… Но вы это узнаете, вы, его сын, узнаете, как много они скрыли… все, все… О, эти полные отчаяния годы безвестности… О, эти первые годы забот и страшной нищеты… когда целыми ночами мы сидели, зимою, в нетопленной комнате… он — за работою, а я — за шитьем, пока у меня не застывали пальцы и глаза не затуманивались слезами… Так сидели мы… и это длилось годы, — чтобы только заработать несколько марок и чтобы он мог продолжать учение… Мы голодали, чтобы скопить денег на экзамен, пфенниг за пфеннигом… Мою последнюю юбку отнес он в заклад, чтобы попытать счастье в игре… Ах ведь он всегда носился с безумной мечтою сразу разбогатеть, вырваться из нищеты, добиться возможности творить… И когда я потом получила небольшое наследство от тетки, мы уехали в Швейцарию, в Шильон, и там он впервые почувствовал себя свободным, там создал он свои великие произведения… из моей крови, из моих ночей он сотворил их. Это — мои дети… и у меня их отняли, украли… раздавили меня на-смерть… как паука, как мерзкое и грязное животное, вымели меня метлою из его творений… из памяти… выгнали меня из дому, как чужую…

Фридрих.

Ради создателя… в трилогии… это видение в ночи, тень над его письменным столом… скрип ножниц, проскальзывающий в стихотворение… эти прекраснейшие из его стихов…

Мария.

Они — мои, мои! Как и эти письма! Как «Геро и Леандр»! И все они у меня украли… все! Как и его самого!

Фридрих.

Постойте… одно мгновенье… Дайте мне притти в себя… Все это на меня обрушилось так внезапно… Постойте.

Быстро ходит взад и вперед, потом вдруг останавливается.