Легенда, оказавшаяся правдой

Падение влияния религии, авторитета Самодержавия, расширившиеся в неимоверной степени процессы атомизации высших слоев общества все более и более превращали общество в ... толпу. Там где нет скрепляющих, объединительных религиозных и политических идей, а все "объединительные" идеи ставят своей целью разъединение существующего, там нет уже общества в обычном понимании слова, там есть толпа, которая разбежится в разные стороны, когда будет подорвана последняя скрепляющая идея. О великой скрепляющей русской национальной идее - идее Третьего Рима, редко кто вспоминает. Все разветвления Ордена Р. И. и образованного общества охвачены поветрием революционности. Мания улучшения мира, известная у немецких психиатров под именем "мания вельтфербессер", охватывает чрезвычайно широкие круги, приняв характер одержимости. Характернейшее состояние русского общества в царствование Имп. Николая II - это его всеобщая конфликтность. Каждый находится в идейном конфликте с кем-нибудь. У каждого в голове была своя Россия, понимаемая совершенно иначе, чем родными, соседями, сослуживцами и т. д. Всеобщих авторитетов, общих дорогих всем идей, привязанностей, симпатий не было. Каждый был сам себе философ, идеолог, историк, моралист, основатель своей собственной религии. Каждая вновь организованная партия, общество, вскоре разъединялись, дробились, взаимоотталкивались. Процесс атомизации общества все разрастался. А. Ренников в своих воспоминаниях "Минувшие дни" совершенно верно отмечает: "Самым же главным благоприятным обстоятельством для левой пропаганды была врожденная любовь русского интеллигентного человека к оппозиции, к кому бы то ни было и к чему бы то ни было, особенно если такая оппозиционность остается более или менее безнаказанной. В наши времена в оппозиции друг к другу были все: дети к отцам, зятья к тещам, председатели окружных судов к губернаторам, губернаторы к архиереям, чиновники к своему начальству, дьяконы к священникам, гимназисты к директорам, и вообще все-все подчиненные ко всем тем, кому приходилось подчиниться. Ясно, что объектом этой российской склонности сделалась прежде всего высшая правительственная власть". "Кроме всего перечисленного было еще одно обстоятельство, значительно облегчавшее революционную пропаганду в стране. Кроме оппозиции снизу вверх, от подчиненного начальствующему, или от одного ведомства к другому, быстрые успехи стала у нас делать и оппозиция членов сословия к своему же сословию, или членов социального класса к своему же классу. Дворяне были недовольны тем, что они дворяне, купцы - что они купцы. Петрункевичи не считали заманчивым оставаться в одном сословии с Пуришкевичем; князей Долгоруких не услаждал их титул при виде князя Мещерского. Купцам Морозовым были не по душе Прохоровы, Прохоровым - Рябушинские. Всем захотелось новой бессословной жизни, чтобы не встречаться с нежелательными людьми на общих собраниях. Мечта о том блаженном будущем времени, когда мужика нельзя будет отличить от дворянина, купца от покупателя, а промышленника от потребителя - охватила умы малого и среднего калибра. И революционная печать с радостью подхватила эту мечту". Русский интеллигент не пожелал, внять мудрым голосам Гоголя, Достоевского, Кириевского, Леонтьева, Данилевского, о. Иоанна Кронштадского, Оптинских старцев, предупреждавших, что Орден Р. И. встал на опасную дорогу - поддался страстям ума. Ведь точно, не про Россию Николая I, а про Россию его правнука - Николая II говорил Гоголь: "Уже ссоры и брани начались не за какие-нибудь существенные права, не из-за личных ненавистей - нет, не чувственные страсти, но страсти ума начались: уже враждуют лично из-за несходства мнений, из-за противоречий в мире мысленном. Уже образовались целые партии, друг друга не видевшие, никаких личных сношений не имеющие - друг друга ненавидящие. Поразительно: в то время, когда уже начали думать люди что образованием выгнали злобу из мира, злоба другою дорогою, с другого конца входит в мир - дорогою ума, и на крыльях журнальных листов, как всепогубляющая саранча, нападают на сердца людей повсюду. Уже и самого ума почти не слышно. Уже и умные люди начинают говорить, хоть против собственного своего убеждения, из-за того только, чтобы не уступить противной партии, из-за того только, что гордость не позволяет сознаться перед всеми в ошибке. Уже чистая злоба воцарилась на место ума".

II