Легенда советской разведки - Н Кузнецов

То, что принято называть "воинским духом", у обитателей Красногорского лагеря было на высоте. В бараке поддерживалась армейская дисциплина и образцовый порядок, соблюдалось старшинство в чинах. Никто из этих офицеров не сдался в плен добровольно и не собирался восклицать "Гитлер капут!". Поражение под Москвой все они, от лейтенанта до полковника, воспринимали как временную неудачу, от каких в ходе серьезной войны не застрахован ни один военачальник. Поэтому пленные молчаливо, но заметно не одобряли приказ Гитлера сместить с поста главнокомандующего сухопутными войсками генерал-фельдмаршала Вальтера фон Браухича, а с ним еще около сорока высших генералов. Они, похоже, не считали, что фюрер лучше фон Браухича справится с принятыми на себя его обязанностями.

Убежденных, идейных нацистов среди офицеров старших возрастов было сравнительно немного. Однако верность присяге у них считалась обязательной и абсолютной. Что же касается молодых лейтенантов и капитанов, не призванных из запаса, а кадровых, воспитанных уже "гитлерюгендом" и так называемыми "трудовыми лагерями", то это были фанатичные приверженцы фюрера, не способные к самостоятельной, тем более критичной оценке действительности.

Из всего этого Кузнецов сделал для себя правильный, хотя и не слишком оптимистичный вывод, что ожидать развала вермахта и, следовательно, военного поражения рейха в скором времени не приходится. Война, стало быть, предстоит долгая, тяжелая и упорная до конца.

Насколько вжился Кузнецов в роль немецкого офицера, говорит такая парадоксальная история, рассказанная автору Окунем. В лагере было создано нечто вроде самодеятельной театральной студии. Руководил ею офицер, призванный из запаса, по гражданской профессии - режиссер одного из берлинских драматических театров. Кузнецов ходил в студию на занятия, разучивал стихотворения Гете и Шиллера. И как-то на репетиции раздосадованный бездарным чтением какого-то студийца, режиссер прервал его на полуслове:

- Берите пример с этого господина, - он указал на Кузнецова, - у него классическое литературное произношение!

Несколько позже, когда Кузнецов уже вернулся из лагеря, он присутствовал в качестве переводчика на допросе сбитого немецкого летчика. Причем сам был тоже в форме люфтваффе. Стоило ему произнести первые, чисто протокольного характера вопросы, как немец отвечать категорически отказался.

- Пусть лучше переводит ваш переводчик, чем этот изменник, - заявил он.

Пребывание в лагере сослужило Николаю Ивановичу хорошую службу еще в одном отношении. От своих временных соседей он услышал и, разумеется, намертво запомнил жаргонные словечки и выражения, которых не сыщешь ни в каком словаре, но употребляемые в обиходе и солдатами и многими офицерами. Как всякий фольклор, они были меткими и выразительными. "Волынская лихорадка" - засилье вшей в окопах. "Швейная машинка" - русский легкий самолет У-2. "Штука" - пикирующий бомбардировщик Ю-87. Партийных бонз за горчичного цвета с золотым шитьем форму называли "золотыми фазанами". Ротный фельдфебель - это "шпис". Партийный значок, круглый, красно-белый с черной свастикой в центре - "бычий глаз". Медаль "За зимний поход на Восток" на багрово-красной ленте солдаты непочтительно, но очень точно именовали "мороженое мясо".

Так называемый "народный приемник", способный принимать только немецкие радиостанции, с характерным полукруглым корпусом и шкалой, смахивающей на раскрытый рот, получил презрительное прозвище "геббельсшнауде" - "морда Геббельса".

При нацистском режиме сложились специфические, своеобразные и обязательные правила речи. Так, когда упоминали Гитлера, Геринга и Гиммлера, то их именовали только фюрером, рейхсмаршалом и рейхсфюрером, без добавления фамилии. Это само собой разумелось, потому что сами эти звания были уникальными.

Вторжение в Польшу по этим же неписаным правилам полагалось называть только "поленфельдцуг" - "Польский поход", и никак иначе. О немецком народе в целом полагалось выражаться выспренне: "фольксгемайншафт" - "народное сообщество". Члены НСДАП называли друг друга "партайгеноссе" - "товарищ по партии". Беспартийных официально называли "фольксгеноссе" - "товарищ по народу". Эсэсовцы обращались друг к другу просто по званию, без добавления слова "господин". Например "гауптштурмфюрер" (это соответствовало чину капитана в армии). Но к тому же гауптштурмфюреру, если дело происходило в войсках СС, уже обращались по-военному: "герр гауптман".

Вернувшись в Москву, Кузнецов полагал, что уж теперь-то его пошлют за линию фронта, а может - чем черт не шутит! - в саму Германию, не сегодня, так завтра. Но проходили день за днем, а он все так же торчал в опостылевшей квартире. И это при том, что он уже действительно добился многого.

Полковник Федор Иванович Бакин сорок пять лет спустя рассказывал автору, что, когда однажды он пришел к Кузнецову домой и впервые застал того в немецкой форме, ему стало аж муторно.