Легенда Татр

Собек, получив неблагоприятный ответ Яносика, не стал медлить и решил идти к Чорштыну. Однако не прямым путем, который был всех короче, а низом, по берегу Дунайца, через большие деревни, где он надеялся еще набрать людей.

Но краковский епископ Гембицкий рассылал, куда мог, письма, а Сенявский, рука которого почти уже зажила, оставив в Сеняве отряд для охраны замка, нашел возможность сверх значительных полков, отправленных королю, двинуть еще по призыву епископа под Чорштын двести семьдесят всадников с шестью легкими пушками. Каждый солдат был вооружен ружьем и пистолетами.

Войско это в полдень, на равнине перед Новым Таргом, сошлось с мужиками Собека, к которым присоединились весьма немногие, так как в Шафлярах ксендз задержал всех мужиков. Солдаты Сенявского внезапно, словно по волшебству, выскочили из темного леса.

Силы были почти равные, но далеко не равны были их вооружение и боевая опытность. Драгуны в одну минуту окружили мужиков и, не спешиваясь, дали по ним залп, а шесть пушек плюнули картечью в самую толпу.

Раздались стоны. Горцев охватил ужас.

Встреча была так неожиданна, атака так стремительна, что мужики сразу смешались, и боевой порядок был нарушен. Напрасно Собек с чупагой и с ножом, подарком Яносика, бросился на ближайших драгун; напрасно грянули десятка два мужицких ружей и десятки стрел просвистели в воздухе. Несколько драгун покачнулись в седле и упали с лошадей, но ружейные залпы и пушки, которые быстро заряжались и наводились хорошо обученными артиллеристами Сенявского, валили мужиков, как буря – деревья. Мужики побежали.

Сенявский запретил подбирать раненых мужиков, чтобы они начали гнить заживо, и для наблюдения за этим оставил несколько драгун, а сам во весь опор поскакал к Чорштыну, чтобы прибыть туда раньше, чем замок будет взят.

Запертый в комнате Платенберга, Костка уже целых два часа лежал на постели, устремив глаза в потолок. Марина молча сидела рядом.

Они ждали.

Вдруг двери в прихожей отворились, и вошло несколько людей; дверь в спальню Платенберга они нашли запертой и стали громко стучать.

– Кто там? – спросил Костка.

– Мы.

Он узнал голос Мацека Новобильского.

– Негодяи, трусы и изменники! – крикнул Костка.

– Отоприте, пан. А потом будем разговаривать.

Костка вскочил и повернул ключ в замке.

Вошли оба Новобильских, Курос и еще три мужика.

– Вы сдали замок!

Эти здоровенные мужики смешались и словно робели перед щуплым Косткой. Один лишь Курос дерзко сказал:

– Мы вашими головами купили себе жизнь и свободу.

– Чьими?

– Вашей и Лентовского.

Тогда Костка рассмеялся. Смеялся широко, весело и долго, долго, от всего сердца. А потом протянул руки и сказал:

– Вяжите!

– Этого не надо, если вы пойдете добровольно, – ответил Мацек Новобильский, не глядя Костке в глаза.

– Пойду добровольно: добровольно я шел умирать ради вас и добровольно умру из-за вас. Идемте.

И Костка шагнул к двери.

– Ребята… – несмело заговорил Юзек Новобильский.

Но Мацек сказал:

– Побожились, подписались – значит, кончено.

– Где Лентовский? – спросил Костка.

– В погребе заперт. Сейчас его выведем.

– Друзья, – кротко сказал Костка, – убивая его и меня, вы убиваете самих себя.

– Если бы пришла подмога, если бы Собек подоспел из Грубого… Лучше уж пускай две головы упадут, чем всем нам головы сложить, – оправдывался Юзек Новобильский.

– Неужто нам сиротами оставлять баб да детей? – говорил Баганцаж.

– Лентовский – старик, вы не женаты, – добавил Кулах.

– Сами же вы нас до этого довели! – воскликнул Курос. – По вашему делу мы пришли сюда, по вашему приказу защищали замок. Вы обещали десять тысяч мужиков, – а где они?

– Кабы они пришли…

– Пан, скажите сами, что нам было делать? – сказал Мацек Новобильский. – Два дня мы дрались, как львы, – эти самые слова вы нам много раз говорили. И все прахом пошло! У нас ничего не выйдет. Если погибать, так за что-нибудь. А ни за что погибать не хотим.

– Так, так! – подтвердили мужики.

Новобильские отперли дверь погреба, и оттуда вышел Лентовский. Костка взглянул на него со страхом, но старик был спокоен. В глазах его не было ни упрека, ни печали.

Он подошел к Костке и, протянув ему жесткую, морщинистую рабочую руку, сказал без всякого волнения:

– Ну, мы уже на том свете!

Все уцелевшие и легко раненные мужики, оба Новобильские, Ганка, евреи, с которых сняли веревки, окружили Костку и Лентовского. Марина шла сзади, как безумная.

Ужасы, которые она слышала о возлюбленном своем, Сенявском, не выходили у нее из головы; штурм замка, во время которого она лила смолу на солдат, бросала камни и вилами сталкивала вниз тех, кто взбирался по лестницам на стену; час, проведенный с Косткой вкомнате Платенберга; неприбытие брата, сдача замка, выдача Костки и его спокойствие, похожее на спокойствие дерева, увлеченного вниз обвалом, – все это ошеломило и словно заморозило кровь в жилах.

Молчали и мужики. Даже дерзкий и озлобленный Курос отвернулся и опустил глаза в землю.

Так стояли они, выдавая людей на смерть.

Вдруг раздался хриплый, сдавленный голос:

– Кланяюсь ясновельможному пану старосте и полковнику, низко кланяюсь!..