Легенда Татр

– По воле господа бога Иона из чрева китова, а Даниил из львиного рва вышли, – отвечал ему епископ Пстроконский и приказал ехать в гору.

Дорога шла лесом; мужики зимой возили по ней с пастбищ навоз в санях, потому что телеге здесь проехать было невозможно. Они спустились в овраг, и нередко приходилось проезжать под повалившимися деревьями, как под триумфальной аркой.

Возница шел по левой, лесник по правой стороне дороги; они утаптывали перед санями снег, потому что лошади не могли бы тащить сани по бездорожью. Их запрягли цугом, чтобы они не забирали слишком в сторону. Вожжей не надо было держать; дорога была одна, и лошади шли за людьми, а епископ подхлестывал их кнутом да покрикивал.

Страшный это был лес, и епископ безмерно дивился ому. Деревья-гиганты росли здесь сплошною чащей, так что хвоя мешалась с листьями; больше всего было елей и буков. Попадались не только следы, но и стада кабанов и вепри-одиночки, проходившие так близко, что не раз приходилось людям хватать испуганных лошадей под уздцы. Показывались и волки, но их отгоняли выстрелами из пистолетов.

Казалось, звери эти знали, как вести себя с людьми, что епископ объяснял близостью Яносиковой банды, которая, вероятно, с ними не шутила.

Медвежьих следов встречалось тоже множество, но следы эти обледенели, и это означало, что медведи давно спят в берлогах.

Ехали уже несколько часов, настал полдень, но епископ утешал себя тем, что здешних полмили стоят пяти миль краковских.

Вдруг дорогу саням преградил высокий, широкоплечий, но стройный мужик, а за ним – еще трое, все вооруженные чупагами, ножами, пистолетами и ружьями.

Епископ струсил, хотя он и ехал затем, чтобы повидаться с разбойниками.

– Куда едете? – спросил высокий, подходя ближе.

Что за грозный вид! Волосы до плеч, лицо огрубевшее от морозов и ветров, загорелое от дыма и жара костров. Шапка обшита барашком, с наушниками и с синим суконным верхом, с красной кистью и четырьмя золотыми галунами, нашитыми на сукно возле кисти крест-накрест; полушубок нараспашку, а под ним пояс с набором; штаны короткие, из белого сукна, чудесно расшитые синим и красным; из белого же сукна «чулки». Рукавицы тоже белые, искусно разузоренные белой, красной и синей шерстью.

Все это резко выделялось на фоне снега и поражало епископа.

– Куда едете?

– К Яносику Нендзе.

Удивился мужик.

– Куда? – повторил он, словно ослышавшись.

– К гетману, Собек, сказывают, – отозвался горец, стоявший за его спиной.

– К гетману? К нему нельзя.

– Я настоятель Тынецкого монастыря, епископ, – сказал ксендз Пстроконский, – Едем мы, как видите, только втроем, а ежели вы меня не отпустите назад, хотя я и поклянусь, что не выдам, – воля ваша.

Мужики сняли шапки, переглянулись.

– А зачем едете?

– Просьба у меня.

– К нам одни мужики с просьбами приходят.

– А вот и у меня просьба есть.

Мужики опять переглянулись подозрительно и недоверчиво, но тот, который первым вступил в разговор, сказал:

– Пусть себе едут, Собек. Ведь какую даль лесом проехали, а сами-то небось дальние. И всего-то их трое. Да коли с просьбой и епископом себя называет…

– Ну, поезжайте, – сказал Собек, – Ступай, Куба, с ними, чтобы в шалаше знали, что мы их видели.

Мужик пошел впереди.

– Сторожите? – спросил его лесник.

– Гм… – буркнул мужик. Не к чему было и спрашивать.

«Порядки у них, как в войсках, – подумал епископ, – Хорошая стража. И пан Ян Хризостом Пасек из Гославиц[30] не сумел бы лучше вымуштровать ее».

Впереди стало светлее, и епископ увидел крыши.

«Здесь», – подумал он, и невольная дрожь пробежала по его телу.

Вскоре он увидел шалаши и большие сараи; над крышами вился дым. Поляна была большая, со всех сторон окруженная лесом.

Мужики в крайнем удивлении высыпали им навстречу.

– Слава господу Иисусу Христу! – поздоровался с ними епископ.

– Во веки веков! – ответили мужики. – Куба, это кто такой?

– Епископ.

Мужики обнажили головы, и в это время Яносик Нендза вышел из шалаша бацы.

– Эй, там! Кто едет? – спросил он.

– Епископ!

– Епископ? Какой? Откуда?

– Из Тыньца! – закричал ксендз Пстроконский. – Настоятель бенедиктинского Тынецкого монастыря.

– Здравствуйте. А чего надо?

– Яносика Нендзу Литмановского.

– Вот он я, – сказал Яносик.

Епископ подъехал уже к самому шалашу.

– Милости прошу, входите. Да осторожней, а то порог высокий, а притолока низкая, – приглашал Яносик, помогая епископу выйти из саней. И, обратившись к своим людям, велел епископских лошадей и слуг накормить, напоить и отвести в тепло.

Епископ вошел в шалаш и сказал: «Слава господу богу», – а из глубины старый Саблик, Кшись, Марина и сидевшие вкруг очага мужики отвечали ему: «Аминь».

– Милости прошу, садитесь, – пригласил Яносик, придвинув гостю самодельный табурет на трех ножках.

Перед епископом наставили всякой еды и питья: мясо, печень оленя, вино и мед, – таких не пили и в Тенчине у панов Тенчинских, которые в золотых стременах ездили.