Легенда Татр

Он не был великаном, как некоторые пастухи, но превосходил всех величавой осанкой, шириной плеч, а его узкое, орлиное лицо с горбатым носом и тонкими губами имело такое гордое выражение, словно он происходил от магнатов и рыцарей. Такие же, как у Марины, синие глаза огнем сверкали на смуглом лице из-под темных волос.

Хотя Собеку было всего двадцать пять лет, он уже третий год был бацой на общих лугах под Крулёвой горой и у Озер, ибо отличался умом, мужеством, отвагой и силой, а честностью и прямодушием превосходил всех. Старики выбрали его бацой, и даже опытные, пожилые пастухи охотно его слушались и уважали.

— Вот это парень! — глядя на него, сказал его дед Ян Кшисю. Оба стояли перед избой Топоров.

— Парень настоящий! — ответил Кшись.

— Отец его, покойник, такой же был.

— Я только раз такого мужика в Липтове видел, когда в Буду на работу ходил. Тот жернова подбрасывал, — сказал Кшись, желая польстить Яну.

— Да ну? — недоверчиво переспросил Топор, — Жернова? А не врешь ты, Шимек, дитятко?

— Ей-богу! Один жернов подбросит, другой ловит.

— Те-те-те! — дивился Топор.

Собек жерновов не подбрасывал, но, оглушив кулаком самого свирепого быка, мог взвалить его себе на плечи. При этом он на удивление легко танцевал, прыгал и бегал, что при такой силе поражало всех. Только Яносик Нендза Литмановский превосходил его, но с Яносиком никто не мог сравняться.

— Ну, пора! — сказал Собек, взглянув на собранное и порядке стадо, на солнце и на небо. И, кивнув головой старому Франеку Буньде из Котельницы, подавшему ему кропило и медный котелок со священной водой, за которой пришлось бежать в Шафляры, потому что не было ближе, Собек обошел всех овец, окропляя их и молясь об избавлении от всякого несчастия. Потом он, выйдя вперед, перекрестил воздух чупагой и поднял ее вверх острием.

Сталь сверкнула на солнце, и это был знак всем трогаться в путь.

— Ну, будьте здоровы! — крикнул Собек остающимся.

— С богом! Благослови вас господь! С богом! — ответили ему сотни голосов.

Пастухи и погонщики волов заиграли на свирелях, трубах, на кобзах, засвистали в дудки, зазвенели на гуслях, зазвонили колечками чупаг, застучали медными обручами палиц; те, кто ни на чем не играл, гаркнули хором, пастушки прикрикнули на коров, погонщики защелкали бичами. Залаяли собаки, затопотали овцы и телята, застучали лошадиные копыта. Мелодично и торжественно зазвенели тысячи медных колокольчиков на шее у коров и овец. И шествие двинулось. Овцы, окруженные пешими и конными людьми, во главе коих шагал баца, бесконечной вереницей потянулись через поляну Топора. За овцами — коровы, потом волы. Одновременно несколько десятков голосов, под стоны свирелей и дудок, звон гуслей и низкое гудение кобз, затянуло:

Баца наш, баца, веди нас все выше,
Под снежные скалы, на вольную волю!
Баца наш, баца, иди с нами в горы,
Где шалаши, и леса, и луга!
Баца наш, баца, сколько овечек,
Сколько пастушек в стадах у тебя?

Хор разделился. Мужчины пели:

Баца наш, баца наш, не жалей нам молока,
Приведем мы тебе из-под Криваня быка!

Девушки им отвечали:

Баца наш, баца наш, сыра дай ты людям,
До рассвета тебя мы будить не будем!

Снова пели мужчины:

Баца наш, баца наш, если водки мало,
Разгромим для тебя винные подвалы!

Когда они кончили, запели девушки:

Баца наш, баца наш, танцевать охота,
Хочешь дам я тебе, дам тебе я что-то!

Потом голоса снова слились в один общий хор:

На поляну скорей, о могучий косарь!
О могучий косарь, а наш баца, как царь!

И чудесно, мелодично и торжественно звучали тысячи медных колокольчиков стада.

Старый Ясица Топор в широком поясе, его худая, высокая жена, маленький кривоногий Кшись в шапке набекрень, сотни мужиков, женщин и детей стояли и смотрели, как шествие проходило через поляну к лесу, уклоняясь то влево, то вправо, пока, наконец, передние овцы не вступили в лес.

— Уходят, — сказал Топор.

— Уходят, — повторила его жена.

— Уходят, — подтвердил Кшись.