Легенда Татр

Он наслаждался. Упивался отчаянием, ужасом, бессилием врага, глядя на него затуманенными голубыми глазами, потом взмахнул топором и раскроил липтовцу череп.

Тот упал со страшным воплем и, лежа на земле, получил еще пять ударов. Саблик рубил уже мертвого.

Потом он подскочил к другому охотнику, который лежал мертвый с пробитым мозгом. Обобрал обоих, взяв у них рога с порохом, пули, ножи, еду, а ружья спрятал под камень, чтобы захватить их в другой раз, — все вместе тяжело было бы нести. Он вырвал свои стрелы из страшных ран, вытер их о траву и спрятал в колчан. Затем пошел дальше.

Весело шел он, легко, резво, словно помолодел. Поел медвежьего мяса, сала медвежьего выпил, липтовцев убил. Ведь, попадись он им в руки, они бы его непременно прикончили.

Он вышел из лесу на склон горы и только тогда оглянулся. Он был один.

Голые вершины были позади, с юга окружали его высокие горы — Большая, Томанова Польская, Венгерская, Красные вершины; под ними — лес, а над ним — небо.

Ширилась грудь Саблика. Он чувствовал себя великим, непобедимым королем.

Узнают его руку охотники, которые найдут своих убитых товарищей. Узнают по ужасающей меткости стрел. И опять пойдет о нем молва в Выходную, Кокаву, Прибилину, Менгушовцы, в Градек, Великую. Саблик тут был, людей убил, Саблик ходит в горах!..

Он засмеялся.

Куда ни глянь — пусто. Он был один, хозяин Татр, коз, оленей, медведей и враг липтовских охотников.

Бескрайняя ширь пустыни ветром ударила в старое, изборожденное морщинами лицо.

И обернулся Саблик к перевалу, достал из рукава чухи гусли и запел:

Эх, запел разбойничек,
А Кривань ответил:
«Кому ж еще ведомы
Сабликовы думы?..»

Бескрайняя пустыня слушала его.

А поодаль, не предчувствуя ничего худого, резвилось стадо коз. Старые паслись на оттаявшей траве южного склона и время от времени поглядывали на резвящуюся молодежь. Одни отчаянно гонялись друг за другом по скалам, другие бодались, падая на колени и целясь рожками друг другу в брюхо, как это делают козлы во время осенних боев, третьи, присев, съезжали по снегу вниз и останавливались над самым обрывом, поднимаясь на упругие, как сталь, ноги.

Саблик насчитал одиннадцать старых и восемь молодых — стадо немалое, целых девятнадцать голов. Но пока он раздумывал, удастся ли к ним подойти, вдруг сверху, словно упав из туч, налетел на стадо орел. Не успели старые козы сбежаться и подставить рога, он упал уже на годовалого козленка и впился когтями в его бока. Но поднять его он не мог. Козленок же с неимоверной быстротой побежал вперед, куда глаза глядят. Саблик видел, как орел раскинул крылья и, несомый козленком, проносился над пропастями. Он не мог вырвать глубоко вонзенных когтей и не мог в этой бешеной скачке клювом ударить свою жертву. Прыжок за прыжком козленок летел с горы, похожий на крылатое чудовище. На бегу он с такой силой ударил крылом орла о камень, что оно сломалось и повисло. Но птица успела, должно быть, ударить его кривым клювом в глаз: Саблик увидел, как козленок опрометью помчался с горы, потом сорвался с обрыва — и они покатились вниз. Наконец оба исчезли с глаз Саблика.

«Ну, ладно, — подумал Саблик, — вот придем завтра за медведем, так и их отыщем в долине, если только лисицы да рыси не съедят их до косточек».

А стадо коз вихрем промчалось вверх, к вершинам над Каспровой долиной.

Франек Мардула в жестоком томлении и невыносимом одиночестве жил в подземелье у пана Жешовского. Труп старика убрали. Покорность судьбе и жестокая тоска овладели Мардулой, и он по целым дням и ночам сидел, как покойный старец, опустив голову на грудь, почти не думая и ничего не чувствуя.

«Помаленьку и я разучусь говорить, — думал он, — просижу тут сто лет из-за злосчастных этих порток!..»

Но однажды в заржавевшем замке заскрипел ключ, и при свете фонаря, который нес привратник, Мардула увидел дородного мужчину, в шапке с наушниками и в широких шароварах.

— Можешь идти, — сказал он.

Мардула не понял.

— Кто? Куда? — спрашивал он.

— Ты. Куда тебе угодно, — ответил незнакомец.

— Я свободен? — вскричал Мардула.

— Свободен.

Мардула бросился к ногам пана, тот сильной рукой отстранил его и сказал:

— Не меня благодари, а господа бога и ясновельможную панну Агнешку Жешовскую, которая выходит замуж за воеводича Сенявского и умолила отца в день своего обручения выпустить на волю всех узников.

— А где она? — закричал Мардула. — Я бы в ноги ей поклонился!

— Молись за панну каштелянку, проси у господа благословения ее потомству и ступай себе с богом.

Мардула собрался и ушел.

Выйдя на воздух, он зашатался, как пьяный. В лохмотьях выпустили его из замка, а когда он, перейдя реку, обернулся назад и увидел под стеной замка маленькие черные оконца своей тюрьмы, то чуть не лишился чувств от ужаса.