В Копенгагене в конце октября 1962-го пришел в один технический институт, где в числе прочих готовили чертежников. Нужно было учиться три года, если хорошо пойдет, то два. Сказал директору, что у меня нет ни двух, ни тем более трех лет. Институт нужно закончить за три месяца. Тот посмотрел на меня ошалело, но я спокойно, однако настойчиво объяснил, что чертить умею и нужен мне только диплом. Не зря же меня в Москве, а потом и немного в ГДР учили. Но это было, понятно, не для директора-датчанина. Он пригласил какого-то преподавателя, поговорили. И они решили так: мне придется заплатить за все три года обучения, но если у меня получится сдать все экзамены за три месяца, выдадут мне сразу диплом. Я ходил в институт каждый день и по нескольку раз. Выполнял все задания и получил-таки датский диплом технического чертежника.
— А какой у вас был паспорт?
— Немцем я был. А паспорт — западногерманский, правда, липовый. Потом Центр мне предложил совершить обкатку по нескольким странам, поставить печати в свой документ, выбрать какое-то государство, в котором я якобы жил многие годы и где мог, по легенде, заработать достаточно денег как иностранец.
Сначала мне подсказали: выезжай в Ливан. Плыл туда на теплоходе из Неаполя. В пути познакомился с девушкой, очень хорошо знавшей английский.
В Ливане выяснилось, что ливанцы-арабы очень любят немцев. Что касается Дании, откуда я приехал, то о существовании королевства Датского там мало кто догадывался. Все говорят по-арабски и, наследие колониализма, по-английски. Пришлось возобновить знакомство с девушкой с теплохода. Она меня шесть месяцев этому новому языку обучала, и довольно неплохо.
После по заданию Центра, не заезжая лишний раз в Европу, выехал в Алжир. Предстояло устроиться там на длительное оседание. И через все страны, с заменой машин, пересадками с автобуса на автобус, а иногда и на маршрутных такси с их дальними маршрутами, удалось за четыре недели добраться до Алжира. Как раз отмечали праздник первой годовщины независимости. В Алжире еще стояли французские войска, но президентом был уже свой — Ахмед Бен Белла.
В этой стране, как выяснилось, никто не знал ни английского, ни немецкого, ни уж тем более датского. Они не знали этих языков, а я не знал, что мне делать. Долго искал и в конце концов нашел одну связь — француза, неплохо говорившего по-немецки. Тот представил своим приятелям, и так через них устроился на работу техническим чертежником в ателье градостроительства. Все инженеры и архитекторы там были швейцарцы, а уж они все, как и положено гражданам их страны, свободно говорили по-английски, по-немецки, по-французски и по-итальянски. Для практики все время болтал с ними по-английски.
Все чертежники и остальной личный состав — арабы. А в Алжире в то время почти все образованные арабы говорили только по-французски, даже родного не удостоились выучить. Доходило до курьезов. Когда Бен Белла решил переименовать все улицы и их названия вывели арабской вязью, беспорядок начался потрясающий. В общем, пришлось мне в Алжире выучить и французский, а впоследствии, много позже, еще и итальянский. До сих пор нормально говорю на всех этих языках.
В Алжир приехала ко мне жена. Раньше было нельзя: учила язык.
Я вам о языке так подробно не случайно. Знать его в совершенстве для нелегала с его легендой абсолютно необходимо. И хотя существует, скажем, у немецкой контрразведки, некий свод признаков, по которому они различают иностранцев, выдающих себя за местных, мы с языком не прокалывались. Был у нас, уже несколько лет спустя после приезда жены, неприятный случай. С одним немцем выясняли, попивая пиво, почему испанцы вообще не говорят ни на каких языках. И вдруг, как всегда вдруг, он принялся объяснять мне, что вот так, как мы с ним, говорят на немецком, да и на любом другом, представители лишь одной нации — русские. Я чуть было не поперхнулся. Что это? Проверка? Намек: я тебя распознал? Этот разговор сильно встревожил.
— И почему действительно вдруг такой вопрос?
— Случайность. Знакомый немец сказал чистую правду. Русские хорошо осваивают иностранные языки. Это известно, значит, ничего страшного. Но в тот момент вызвало немало переживаний. Мы продолжали не без пользы для меня общаться.
При общении с иностранцами возникало немало всяких неожиданностей. Один из управляющих нашего дома вдруг начал напрашиваться на уроки языка к моей жене. Допытывался до тонкостей, до истоков. Выдержать это похожее на допрос действо сложно. И я разыграл ревнивца, заявил, что такие уроки нарушают неприкосновенность нашего жилища, которое должны были свято чтить в стране. Управляющий испугался, извинился. Дурных намерений у него не было. Но мало ли что могло проявиться при таких уроках? Нечего было ходить нам по острию. И образ ревнивого Отелло очень нам пригодился.