Легендарные разведчики

— Многие ваши коллеги по Службе считают, что из всех людей вашей профессии, волею судьбы и разведки попавших в Россию, именно вы отлично адаптировались, и страна — по-настоящему ваша. Прилагали героические усилия? Или Ида Михайловна сыграла важную роль?

— У меня такой характер. Умею хорошо адаптироваться везде, куда меня посылала жизнь, даже в тюрьме Скрабе приспособился. Стараюсь всегда найти позитивные обстоятельства. Есть такая американская песенка: «Делайте ударения на позитиве, отстраняя всё, что в негативе». Это я унаследовал от моей мамы. Она всегда была очень позитивной, оптимистичной, всегда в хорошем настроении.

— Шутка, юмор помогают прожить дольше. Так?

— Ну, я не такой уж сильный шутник, а насчет юмора, ха-ха-ха, всё в порядке. Однажды на встрече с товарищами по Службе в Ясеневе я сказал: «Вы видите перед собой иномарку, которая очень хорошо адаптировалась к русским дорогам». Юмор оценили.

— Насколько я знаю, вы — один из немногих сотрудников разведок других стран, ставший полковником Службы внешней разведки России.

— Нет-нет, все были полковниками.

— Но это же признание. Было приятно?

— Э-э-э… Признание, да, приятно. Но я этому придавал не особенно большое значение. А вот что меня включили в число нелегалов внешней разведки — огромная честь! Тогдашний руководитель Вадим Алексеевич Кирпиченко меня очень хорошо знал, прекрасно относился. Мы много путешествовали по России — от Запада до Дальнего Востока. И этот факт причисления меня к Службе нелегалов был и по-прежнему остается для меня самым большим признанием.

— Ваша книга «Прозрачные стены» переиздается, и каждый раз, покупая новое издание, я надеялся: может быть, вы поведаете что-то еще, связанное с советской разведкой.

— Нет, я написал всё, что хотел. Новых глав не будет. Мне очень помогала моя невестка, она хорошо пишет. Я ей рассказывал на моем русском, она излагала это на русском хорошем.

— В книге вы оцениваете людей с точки зрения разведчика. И некоторые ваши изречения мне запомнились.

— Да? Приятно. Какие же?

— Люди любят говорить…

— …И когда ты их слушаешь, считают тебя хорошим собеседником. Это относится ко всем странам и эпохам. Даже здесь мы видимся с одним человеком, который, приходя, любит говорить со мной. А я слушаю, правда, не всегда его понимаю, но это не имеет значения. Я иногда позволяю себе задать ему вопрос, и он продолжает.

— Или еще одно изречение. Можно не рассказывать всю правду, а ограничиться лишь частью ее. И этого достаточно.

— Это известные методы, не пугайтесь, иезуитов. Называется экономия правды. Ты не говоришь ложь, но не открываешь всей правды, когда это не принципиально. Я предпочитаю не огорчать человека без необходимости, обходясь молчанием или высказывая сдержанное одобрение тому, что он делает. Люди не очень-то интересуются твоим мнением. Им нравится, когда их внимательно слушают, ограничиваясь поощрительными замечаниями или наводящими вопросами. Они уйдут с убеждением, что вы прекрасный собеседник, хотя на самом деле вы вообще не высказывались, а лишь внимательно слушали.

— В работе разведчика помогало?

— Да, наверное.

— А что из вами в разведке совершенного вы считаете наиболее удачным?

— Берлинский туннель.

— Мне не совсем понятно, как вы передавали информацию советской стороне. Вы — в Западном Берлине, наши — в Восточном.

— Так я вам расскажу. Не слишком трудно. Когда я служил в английской разведке в Берлине, две части города соединяло так называемое скоростное метро, однако наземное. Встречался я с советским товарищем примерно раз в месяц. У меня были документы английской разведки, я садился в метро в Западном Берлине, выходил в Восточном. Проверялся. А там меня уже ждала машина. В ней сидел мой куратор. Мы ехали в Карлсхорст на явочную квартиру, я передавал пленки, мы беседовали. Иногда позволяли себе бокал цимлянского шампанского.

— Французы вас бы не поняли.

Блейк рассмеялся:

— Знаю, для них это вино с газом, но я его очень люблю.

Потом меня снова довозили до границы, и я приезжал на метро домой.

— Меня поразило, как вы бежали из тюрьмы, как сломали руку.

— Вот, посмотрите, до сих пор след остался, — и Георгий Иванович показал мне выпирающую кость над кистью левой довольно мускулистой руки. — Пока я два месяца прятался у друзей, боль прошла. Но до сих пор иногда чувствуется.

— Вы ехали из Англии по Европе до Восточного Берлина, прячась в сколоченном жестком ящике с деревянным настилом под машиной. Мучились наверняка страшно.

— Ну, я же не все время в ящике прятался. Только когда мы пересекали границы. Семья, меня перевозившая, была с двумя детьми. Они здорово рисковали. И на судне, плывшем из Англии на континент, было правило: в машине они оставаться не могли, надо идти в салон. А я остался. Да, лежал там, потом сидел, мог свободно дышать. Когда приехали в бельгийский Брюгге, пришлось снова залезать в ящик.

— Утверждают, будто советская разведка знала, что вы вот-вот должны добраться до Восточного Берлина, и даже помогала вам. Ждала?