Вечером 26 октября 1920 г. боевая часть отряда, в составе 9 сотен при 4 орудиях и 10 пулеметах снялась с бивака. Перевалив ряд хребтов (местность в этом районе чрезвычайно пересеченная), унгерновцы вышли к верховьям р. Хуин-гол, впадающей в р. Толу верстах в десяти выше Маймачена. Здесь отряд разделился на две группы: 1–й татарский полк (3 сотни) с 1 орудием и частью пулеметов, во главе с генералом Резухиным, получил задание спустится по Хуин — голу и напасть на китайцев с востока одновременно с тем, как отряд барона набросится на них с севера.
Появление генерала Резухина в пункте, лежащем непосредственно на восток от Маймачена, было прямой угрозой флангу и тылу ургинского гарнизона, прерывало сообщение по Калганскому тракту, и должно было внести нервность в ряды китайцев. Расчет барона был не плох. Со столь слабыми силами, как три сотни Резухина и шесть у него, он мог взять город лишь в том случае, если бы ему удалось основательно напугать противника.
Группа Резухина на рассвете 27 октября заняла гору Баян-Дзурх (в
Осенняя резкая сырость энергично пробивалась под легкие дождевики и подержанные английские шинельки, в которых унгерновцы были тогда обмундированы. Барон приметным образом торопил отряд. Вопреки обыкновению — спешивать всадников через каждый час и вести затем людей не менее версты — “в поводу, шагом марш”, — он почти уже два часа идет в конном строю. Унгерн, конечно, впереди. Он следует с разведывательным взводом…
Как-то вдруг заметно стало, что узкое ущелье горной речки расширилось. Но едва ли кто-нибудь в отряде знал в тот момент, что мы уже у цели. Трах, трах, трах!
Тататата! — отозвалась тут же в горах вспыхнувшая впереди беспорядочная стрельба, вскоре столь же неожиданно прекратившаяся.
Через несколько минут барон остановил отряд, а сам утонул в темноте. Было ровно два часа ночи. Унгерновцы в конном строю спокойно ожидали дальнейших распоряжений своего начальника. Последовала команда: “Не курить”, и от головы колонны прокатилось до замыкающего ее взвода. Кое — где сдержанно разговаривали. Минут через двадцать послышался голос барона. Он вновь тронул отряд и повел его куда-то вправо, на сопки. Указав позицию для пушек, он кратко бросил: “Стреляйте!” В один миг орудийная прислуга приготовилась. Но куда стрелять? Капитан Попов подлетел к барону и попросил распоряжения о том, в каком направлении и по какой цели открыть огонь. В ответ на вопрос Унгерн протянул руку, как будто бросил ее, в ту сторону, куда в данный момент напряженно смотрел, силясь преодолеть взором охватывавший его со всех сторон мрак. “Туда!”, — приказал он со свойственной ему лаконичностью.
Ночное небо прорезалось длинными вспышками орудийных выстрелов. Вслед затем гранаты гулко громыхнули где-то внизу; звуки разрывов многократным эхом прокатились по невидимым горам. Китайцы ничем не реагировали на наши выстрелы. Было настолько тихо в этом мире ночной темноты, что в отряде никто даже и не подозревал о близком соседстве города, притаившегося тут же, почти под ногами. Барон молчаливо и неподвижно стоял в продолжении некоторого времени неподалеку от батареи, вероятно, в ожидании ответного сигнала генерала Резухина. Слишком, конечно, большим испытанием было бы для него оставаться в бездействии до наступления рассвета. Потому, убедившись в том что Резухин не слышит, Унгерн направился на разведку — как всегда, один.
В продолжении тех нескольких часов, которые протекли с момента исчезновения барона до начала рассвета, командиры сотен, что называется “самоопределились”, то есть каждый из них занял какую-либо позицию, с намерением, как тогда ночью казалось, образовать общий фронт. На деле же получилась иная и совершенно грустная картина: в темноте сотни разбрелись по сопкам, утратив всякую связь между собой. Никто не знал, где находится барон и какие должны последовать от него распоряжения. Поэтому ни один из начальников частей не решился проявить собственную инициативу.