Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны.

Генерал Резухин приказал развести на перевале и вдоль пути подъема костры и, сидя у костра на перевале, следил за подъемом орудий. Подъехав к Борису Петровичу, я спешился и подсел к нему, чтобы выкурить его приличную папиросу (у него еще был запас). Мы молча любовались красивой картиной военной жизни. Совершенно неожиданно перед нами появился на коне Унгерн и, не говоря ни слова, с искаженным от злобы лицом, с размаха ударил ташуром два раза Резухина и также неожиданно скрылся, как появился. Появление, избиение, исчезновение произошли в период времени 1–1,5 минут. Инцидент был диким, нелепым. Он нас обоих парализовал. Когда я пришел в себя, то незаметно отошел от Бориса Петровича, предоставив ему в одиночестве пережить великую драму позора.

Фактически, я болтался в дивизии не у дел. К строевой службе я был еще не годен, так как рана моя не зажила, и я с трудом ходил. От хозяйства дивизии я устранился, так как командиры полков об этом заботились сами, а в обозе был капитан Мысяков, который фактически и был дивизионным интендантом. На мои сетования на бездеятельность генералу Резухину он, улыбаясь, отвечал: “Конь у Вас спокойный, погода хорошая, места интересные — Вы турист и им оставайтесь…” У меня еще оставалось 3 казака и 1 офицер из агитаторской ячейки, и с ними я обычно ехал в хвосте строевых частей.

9 или 10 августа Азиатская конная дивизия двигалась по открытому плато длинной лентой. Я на обычном месте, а позади меня тянулся обоз с ранеными. Слышу команду: “Смирно!” Скачет генерал Унгерн, нагоняя колонну. Поравнявшись со мною, он, молча, с размаху ташуром нанес два удара по шее моего Рыжки, так как я инстинктивно откинулся назад и вправо. Рыжка, не привыкший к столь грубому обращению, метнулся в сторону. Пока мы с конем приходили в себя, Унгерн был далеко впереди.

У меня осталась мысль, что очередь доходит до меня. Не прошло и полчаса, как ко мне подъехал прапорщик Бурдуковский и, отдавая честь, сообщил: “Господин полковник, “дедушка” приказал вам состоять всадником в 3–й сотне 1–го полка”. Столь милостивому наказанию (за что?) я обрадовался и через 10–15 минут ехал на правом фланге славной 3–й сотни 1–го Конного полка, которой командовал прекрасный сотник (фамилию, к сожалению, забыл). Полковник Парыгин позднее приказал мне следовать не на правом фланге сотни, а с “замыкающими”, с вахмистром, а в бою быть старшим над санитарами и следить за их работой, так как я не мог сам садиться в седло и, следовательно, к бою был негоден.