Легендарный Корнилов. «Не человек, а стихия»

Ввиду все усиливающегося развала армии Юго-Западного фронта и продолжавшегося отступления я вынужден был усилить строгость уже принятых мер, приказав сформировать особые ударные отряды из юнкерских батальонов для борьбы с дезертирством, мародерством и насилиями. Я приказал запретить в районе действующей армии митинги, объявив их незаконными сборищами, подлежащими разгону силой оружия.

11 июля я обратился к председателю Совета министров, с копией Верховному главнокомандующему, с телеграммой за № 3911:

...

«…Сообщаю Вам, стоящим у кормила власти, что Родина действительно накануне безвозвратной гибели, что время слов, увещаний и пожеланий прошло, что необходима непоколебимая государственно-революционная власть. Я заявляю, что, занимая высокоответственный пост, я никогда в жизни не соглашусь быть одним из орудий гибели Родины. Довольно. Я заявляю, что если Правительство не утвердит предлагаемых мной мер и тем лишит меня единственного средства спасти армию и использовать ее по действительному ее назначению защиты Родины и Свободы, то я, генерал Корнилов, самовольно слагаю с себя полномочия Главнокомандующего».

Генерал Корнилов.

...

«Со своей стороны разделяю мнение генерала Корнилова и поддерживаю высказанное им от слова к слову».

Комиссар Савинков.

Утром 12 июля я получил телеграф от министра-председателя, что, принципиально закон о смертной казни принят и вечером мне будет сообщена окончательная редакция этого закона. Объявление этого закона в армиях фронта произвело сразу отрезвляющее впечатление на массы. 16 июля в Ставке собиралось Совещание, с участием министра-председателя и всех главнокомандующих фронтами, для обсуждения мер по поднятию боеспособности армии… В телеграмме № 4254 … я указал на необходимость распространения закона о смертной казни и военно-революционных судов на внутренние округа, исходя из мысли, что никакие меры по восстановлению боеспособности армии не дадут желаемого результата, пока армия будет получать из тыла укомплектования в виде банд распущенных, не обученных, распропагандированных солдат, которые способны разложить даже самые крепкие войсковые части.

В той же телеграмме я указывал на необходимость восстановления дисциплинарной власти начальников, ограничения круга деятельности войсковых комитетов, установления их ответственности за превышение власти, запрещения митингов законом, запрещения ввоза в район армии газет с крайними учениями и, наконец, воспрещения въезда всякого рода депутаций, делегаций и агитаторов. В этой же телеграмме я впервые заявил о необходимых мерах для поднятия в армии престижа офицера, приниженного, лишенного своего авторитета целым рядом мероприятий, проведенных правительством. Совещание в Ставке ни к какому практическому результату не привело вследствие того, что у всех участников этого Совещания, за исключением генерала Деникина, не хватило гражданского мужества поставить вопрос о мерах поднятия боеспособности армии вполне точно и определенно. 19 июля, постановлением Временного правительства (телеграмма № 5807) я был назначен на пост Верховного главнокомандующего.

В ответ на эту телеграмму я обратился к Председателю Совета министров с телеграммой № 4424, адресованной также и Военному министру, изложив им те условия, при которых я считаю возможным принять пост Верховного главнокомандующего. Одним из таких условий являлось полное невмешательство Временного правительства в мои оперативные распоряжения, а потому и в назначения высшего командного состава…

Из Петрограда мне было сообщено, что для переговоров со мной в Бердичев командирован комиссар Юго-Западного фронта Филоненко. 23 июля он прибыл в Бердичев и доложил от имени Временного правительства, что все мои пожелания, изложенные в телеграммах № 4254 и 4424, Правительством принципиально принимаются… Я немедленно выехал в Могилев и 24 июля вступил в исполнение обязанностей Верховного главнокомандующего…