Легендарный Корнилов. «Не человек, а стихия»

У вагона вновь собралась толпа, причем значительно больших размеров, чем в первый раз. Особенно много в ней было матросов, преимущественно выпивших и агрессивных. Некоторым из них удалось, оттеснив часового, проникнуть в вагон. Крыленко попытался лично их остановить, но был бесцеремонно отброшен в сторону и прижат к стене. Ситуация полностью вышла из-под контроля.

Духонин, наблюдавший за происходящим, понял, что дальше отсиживаться в вагоне бессмысленно. Он решился на последний, крайне рискованный шаг – попытаться лично успокоить толпу. Николай Николаевич застегнул пальто на все пуговицы, пригладил волосы и направился к выходу со словами: «Пропустите, я генерал Духонин».

Появление генерала в тамбуре было столь неожиданным для столпившихся там матросов, что они расступились и пропустили его к двери. Николай Николаевич встал на верхнюю ступеньку вагона, поднял руку и хриплым от волнения, но достаточно громким голосом объявил:

– Вы хотели видеть генерала Духонина, я перед вами. Я пришел сюда сам, чтобы…

Продолжить речь ему не довелось. Кто-то из находившихся в тамбуре матросов ударом штыка в спину сбросил оратора вниз, под ноги толпе, которая набросилась на него со свирепостью голодной волчьей стаи.

Одни пинали еще живое тело ногами, другие в это время стаскивали с него сапоги и верхнюю одежду. В руках наиболее ловких оказались бумажник и золотые часы…

К утру 21 ноября обстановка в Могилеве несколько нормализовалась. Крыленко удалось силами послушных ему подразделений навести порядок и организовать охрану важнейших объектов в городе и в самой Ставке. По его приказу тело Н. Н. Духонина было перенесено в здание вокзала, немного приведено в порядок и уложено в гроб. Утром следующего гроб под охраной был доставлен на вокзал и направлен для погребения в Киев.

Быховское «сидение»

Корнилов и другие генералы, которые во время октябрьских событий находились под стражей в Быхове, явно не понимали происходивших в стране грандиозных перемен, но они вполне справедливо считали, что всякая очередная смена власти во время войны чревата для страны и армии новыми большими потрясениями. Также они крайне негативно относились к лидерам большевиков и прежде всего к В. И. Ленину, которого считали германским шпионом и организатором солдатских волнений летом 1917 года. Поэтому не удивительно, что быховские узники приняли решение изменить ситуацию в стране путем применения вооруженной силы. Эту силу он видел в создании нов ой добровольческой белой армии, местом формирования которой определялась Область войска Донского. По вопросам организации сопротивления большевикам Корнилов, несмотря на нахождение под арестом, непрерывно переписывался с генералом М. В. Алексеевым и донским атаманом А. М. Калединым, принимал связных от повсеместно возникавших различных монархических и офицерских организаций.

Наружную охрану несла полурота георгиевцев (50 человек) – весьма подверженная влиянию советов; внутреннюю – текинцы, преданные Корнилову. Между ними существовала большая рознь, и текинцы часто ломанным языком говорили георгиевцам:

– Вы – керенские, мы – корниловские. Мы вас резать будем.

Но так как в гарнизоне текинцев было значительно больше, то георгиевцы несли службу исправно и вели себя достаточно корректно.

Неоднократно проходившие через станцию Быхов солдатские эшелоны не раз проявляли намерение расправиться с арестованными. Были случаи высадки и движения их в город. Впрочем, такие неорганизованные попытки быстро ликвидировались польскими частями, расквартированными в городе. Командир польского корпуса генерал Довбор-Мусницкий, считая свои войска на положении иностранных, отдал распоряжение начальнику дивизии – не вмешиваться во «внутренние русские дела» и в распоряжения Ставки. В то же время он приказал не допускать насилия над арестованными и защищать их, при необходимости не стесняясь вступать в бой. И действительно, два-три раза, ввиду выступления проходивших эшелонное, поляки выставляли сильные дежурные части с пулеметами, а начальник дивизии и командир бригады приходили к Корнилову договариваться относительно порядка обороны. Правда, позже, уже в дни октябрьского выступления большевиков, польский гарнизон получил распоряжение об уходе из Быхова, и начальник польской дивизии прибыл в тюрьму к Корнилову и доложил ему об этом.

Таким образом, угроза самосуда все время висела над Быховцами. Различные советские комиссары, а вслед за ним вся левая печать нередко и в весьма строгой форме требовала перевода узников из Быхова и применения к ним каторжного или, по крайней мере, арестантского режима.