Легендарный Корнилов. «Не человек, а стихия»

В кратком ответе генерал Алексеев указал на невозможность выполнения предложенного французским главнокомандующим плана, подчеркнул определенную некорректность тона телеграммы. В весьма сдержанной манере он постарался объяснить генералу Нивелю опасность, которую представляет для всех союзников чрезмерная поспешность общего наступления.

Спустя трое суток была получена новая телеграмма. Генерал Нивель настаивал на немедленном наступлении русских войск, весьма нравоучительно добавив, что «в настоящее время лучшим решением в интересах операций коалиций и, в частности, принимая во внимание общее духовное состояние русской армии, был бы возможен скорый переход ее к наступательным действиям».

Это новое требование и развязная ссылка на психологическое состояние русской армии привели Михаила Васильевича буквально в ярость. 2 апреля он направил военному министру следующее сообщение: «Если успокоение, признаки коего имеются, наступит скоро, если удастся вернуть боевое значение Балтийского флота, то, кто бы ни был верховным, он сделает все возможное в нашей обстановке, чтобы приковать к себе силы противника, ныне находящиеся на нашем фронте… Но ранее начала мая нельзя приступить даже к частным ударам, так как весна только что начинается, снег обильный и ростепель будет выходящей из ряда обычных».

Однако «генеральное наступление» на западном фронте уже началось. И события развивались там в основном так, как предсказывал Алексеев. Чрезмерно пылкий генерал Нивель допустил явный просчет, английская и французская армии попали в западню. На севере англичане не смогли преодолеть германские оборонительные укрепления и, продвинувшись всего на несколько миль, были остановлены, неся тяжелые потери. В Шампани французская армия также потерпела сокрушительное поражение, потеряв огромное число убитыми. Еще более тяжелыми были, пожалуй, последствия психологические. В ряде корпусов солдаты стали проявлять все большее недовольство офицерами, все шире распространялась антивоенная пропаганда, усилились требования немедленного заключения мира. Напряжение достигло высшей точки, когда два корпуса, взбунтовавшись, начали поход на Париж. 15 мая генерал Нивель был снят с поста главнокомандующего и заменен генералом Петеном.

В середине апреля Алексеев направил военному министру развернутый доклад. В нем, нарисовав безотрадную картину армии и флота, он сделал вывод о необходимости отсрочить наступление на несколько месяцев, придерживаясь до июня – июля строго оборонительного плана действий. Правительство, однако, не согласилось с предложениями Верховного главнокомандующего. Запросили мнения командующих фронтами. Генерал Рузский считал целесообразным ограничиться обороной, командующие же Западным и Юго-Западным фронтами высказались за активные действия. Суждения подчиненных повлияли на решение генерала Алексеева: он отдал директиву на подготовку наступления. Главный удар предполагалось нанести в полосе Юго-Западного фронта.

В двадцатых числах апреля Временное правительство решило заслушать военное руководство о подготовке к предстоящему наступлению. О том, как проходило это совещание, весьма красочно рассказывает генерал Ю. Н. Данилов, тогда исполнявший обязанности командующего войсками Северного фронта.

«В столице в это время было неспокойно, – отмечал он. – Волнения происходили на почве толкования только что обнародованной ноты министра иностранных дел П. Н. Милюкова, трактовавшей вопрос о «целях» войны. Нота эта, подтверждавшая стремление России продолжать войну, вызвала сильное возбуждение среди наших левых кругов, которые использовали ее как предлог для довольно серьезных демонстраций, враждебных Временному правительству.

Явившись в дом военного министра на Мойке, я получил предложение от А. И. Гучкова, вышедшего ко мне в приемную из своего кабинета, сделать доклад по вопросу, вызвавшему мой приезд в столицу, на заседании Временного правительства. А. И. Гучков в этот период хворал и не выходил из дому. Он, по нездоровью, встретил меня в домашней куртке и мягких сапогах. Извинившись за свой внешний вид, объясняемый нездоровьем, А. И. Гучков предупредил меня, что заседание Временного правительства будет происходить у него на квартире и что часть членов уже собралась у него в кабинете.

– Там же, – добавил он, – и генерал Алексеев, только что прибывший из Ставки.

Войдя в кабинет, я сделал общий поклон и отдельно поздоровался с М. В. Алексеевым, подошедшим ко мне. Вслед за ним подошли и другие, из числа коих некоторых я совсем не знал. Я сразу был засыпан вопросами о том, что делается на фронте.

Члены Временного правительства собирались медленно, и, беседуя с ними, я никак не мог уловить момент, когда собственно частные разговоры перешли в стадию официального заседания…

Перейдя к столу, я закончил свой доклад о печальном положении армий Северного фронта, в смысле их настроений и боеспособности.

– Александр Федорович, – обратился кто-то из слушавших меня к Керенскому с вопросом, – нет ли у вас людей, чтобы послать успокоить войска фронта?