Василий дал Микуле кривой арабский кинжал, чтобы тот сделал клинок прямым. Этот кинжал достался Василию после схватки с разбойниками в Волоковском лесу. Один из разбойников бросился на Василия с этим кинжалом, но явно не рассчитал своих сил и расстался с жизнью.
Видя, как ловко молодой кузнец управляется с молотом и щипцами, Василий предложил Микуле вступить к нему в дружину.
– В пути всякое может случиться, свой кузнец нам совсем не помешает, – сказал Василий.
Узнав, куда и с какой целью ведет свою небольшую дружину Василий Буслаев, Микула не смог скрыть своего изумления.
– Давно я мечтаю повидать дальние земли и города, – признался Микула Василию. – Твое предложение, друже, для меня воистину как милость Господня. Ежели посчастливится мне поклониться Гробу Господню, тогда можно считать, что не зря я прожил свою жизнь.
Из Любеча вышли на рассвете.
Было прохладно и безветренно. Низко стлался туман.
Мерно скрипели уключины. Ладья своим изогнутым форштевнем разрывала холодные клочья тумана.
Едва солнце разбросало над лесом свои горячие лучи-стрелы, враз повеяло теплом, разбежались низкие облака, обнажив яркую синеву небес. Река засверкала на солнце великим множеством солнечных бликов, из темной превратилась в светло-голубую. Вновь раздалась вширь и понесла на своих сильных ладонях ярко-красную ладью новгородцев.
Путь крестоносной дружины лежал мимо устьев Припяти и Десны, впадающих в Днепр, мимо Вышгородских гор к славному граду Киеву.
Глава одиннадцатая. Киев-град
Над Киевом плыл заупокойный звон. Погребали великого князя Всеволода Ольговича.
Оставив ладью на Почайне-реке, Василий, его побратимы и переодетая в мужское платье Анфиска поднялись в город, широко раскинувшийся на холмах по правобережью Днепра.
Повсюду сновали толпы народа; торговли в этот день не было. Несмотря на траурный звон колоколов, многие киевляне не выглядели опечаленными.
На площади возле величественного Софийского собора Василий разговорился с каким-то ремесленником.
– Без плача провожаете вы своего князя в последний путь. Почто так?
Ремесленник отвечал без утайки, сразу распознав в Василии и его спутниках приезжих гостей:
– Крут бывал порой покойный Всеволод Ольгович, спуску никому не давал.
– Может, правитель таким и должен быть? – заметил Василий.
– Ну, так и правил бы в своем отчем гнезде – Чернигове, – рассердился ремесленник. – Мы Всеволода Ольговича к себе не звали! Киевляне издревле за Мономашичей стоят, Ольговичи нам не нужны. От них только вред да разорение!
– Кто же теперь на киевский стол сядет? – спросил Василий.
– Известно кто – братья Всеволода Ольговича, Игорь и Святослав.
– Вдвоем на один стол?!
– Было бы их трое, Ольговичей, так и втроем бы сели! Ольговичи всегда до Киева жадны были! – Случайный собеседник Василия понизил голос. – Властолюбия Ольговичам не занимать.
– Скажи-ка, друже, не тот ли это Святослав Ольгович, что на новгородском столе сидел? – вступил в разговор Потаня.
– Тот самый, – ремесленник усмехнулся. – А вы, случаем, не из Новгорода?
– Из Новгорода, друже, – ответил Потаня.
– Тогда должны знать, что за птица князь Святослав Ольгович. – Киевлянин со значением покачал лохматой головой. – Не усидел он ни в Новгороде, ни в Смоленске, ни в Чернигове… Где бы ни княжил Святослав Ольгович, всюду начинает козни плести да народ грабить.
– Поднялись бы всем скопом и изгнали Ольговичей из Киева! – вставил Фома.
– Стоя на бережку, хорошо тонущему советы давать, – промолвил киевлянин с досадой в голосе. – Покойный Всеволод Ольгович, почувствовав свою кончину, призвал к себе бояр киевских, а также лепших людей от всех ремесленных братчин, заставил всех крест целовать в том, что присягнут киевляне братьям его. Повязав киевлян такой клятвой, Всеволод Ольгович отошел в мир иной.
– Хитер! – сказал Потаня. – Когда же состоится присяга киевлян новым князьям?
– На днях, коль все будет тихо-мирно, – со вздохом проговорил киевлянин.
– Ну а ежели не будет тихо-мирно, что тогда? – спросил Костя.
– Тогда опять пойдет брат на брата, – печально промолвил киевлянин.
Непонятно под воздействием чего, но родилась вдруг мысль у Василия предложить князю Святославу Ольговичу присоединиться к крестовому походу. Василий поделился своей мыслью с побратимами, но те отнеслись к этой затее неодобрительно. Особенно негодовал Фома.
– Так и тянет тебя к князьям, Вася. Так и тянет! – горячился он. – Да хоть бы князек-то стоящий был, а то ведь с таким хлебнешь лиха!
– Дело Фома молвит, – пробурчал Домаш.
– Кабы Святослав был стоящим князем, разве ж надумал бы я в крестовый поход его звать, – возражал друзьям Василий. – Пусть бы сидел Святослав в Киеве иль в Чернигове. Но поскольку не люб Святослав Ольгович ни киевлянам, ни черниговцам, ни новгородцам, то куда же ему деться, кроме как за морем счастья искать. Поход под святыми знаменами возвышает и облагораживает человека, как бы греховен он ни был. Разве не так, Потаня?
Потаня с сомнением покачал головой: