В галерее портика, где стояла знать, произошло какое-то движение, прозвучали резкие женские возгласы. Василий с изумлением увидел, что дочь Феофилакта вырвалась из цепких рук матери и выбежала на площадь.
Глашатай направил к ней своего коня.
– Ты готова стать женой этого осужденного на смерть? – раздался зычный голос глашатая.
– Да, – прозвучал в ответ звонкий девичий голос.
– Назови свое имя, девушка, – сказал глашатай.
– Доминика, дочь Феофилакта.
Непередаваемое изумление, смешанное с растерянностью, появилось на лице не только почтенного логофета и его друзей, но и на лице василевса. Конрад же несколько раз хлопнул в ладоши, выражая тем самым свое восхищение юной гречанкой.
По толпе прокатился недовольный гул.
Несколько немецких воинов с черными крестами на белых плащах, расталкивая греческую стражу, прорвались к бревенчатой пирамиде и освободили Василия от цепей. Его укрыли белым плащом и увели к свите короля.
Конрад спешился и, преклонив колено, поцеловал нежную ручку Доминики.
При виде этого немецкие рыцари разразились приветственными криками, которые были подхвачены побратимами Василия, затерянными в толпе.
Глава одиннадцатая. Беседа на крепостной стене
Свадьбу Василия и Доминики, по настоянию Конрада, справили на следующий день в покоях Большого Дворца. Посаженым отцом был сам Конрад, который щедро одарил новобрачных. Присутствовала на свадебном пиршестве и вся русская дружина, кроме Анфиски. Чернавка не могла себе простить, что не пошла в тот злосчастный день на площадь, предпочитая лить слезы в горьком одиночестве.
Из родни невесты присутствовал на застолье только Феофилакт. Ни мать, ни брат, ни тетки Доминики демонстративно не пришли на эту свадьбу. Не пожелал здесь появиться и василевс, хотя Конрад пригласил его в первую очередь.
Такого пьяного буйства ни Василию, ни Доминике еще не приходилось видеть. Немецкие графы и бароны с поразительной быстротой осушили несколько бочек с греческим вином, выставленных отцом невесты. После чего долго гремели воинственные немецкие песни, отражаясь эхом в высоких дворцовых сводах.
Василий был до такой степени ошарашен постигшими его неожиданными переменами, в особенности сбывающимися пророчествами волховицы, что и на брачном ложе он не посмел прикоснуться к той, что спасла его от ужасной смерти на костре.
– Ты хотя бы проверь, девственница ли я? – улыбнулась Доминика, видя смущение своего супруга и призывно откинув с себя одеяло.
Василий осторожно принялся гладить нагое девичье тело, шепча тихие слова благодарности за его спасение, потом прижался лицом к нежному животу Доминики и замер, будто оцепенел.
Не прошло и минуты, как Доминика почувствовала на своей коже горячие мужские слезы – такие обильные, что это растрогало ее до глубины души. Она стала ласково утешать Василия, поглаживая его растрепанные кудри и согнутую спину.
– Ты много перенес вчера, любимый, – шептала Доминика. – Ложись рядом со мной и постарайся заснуть, а я буду оберегать твой сон.
Василий покорился, как ребенок.
Все пережитое отняло у него так много душевных сил, что, едва смежив веки, он словно провалился в темную яму.
Конрад, проникнувшись к спасенному Василию Буслаеву искренней симпатией, выделил новгородцу и его юной жене место в своих покоях. Рядом были размещены и дружинники Василия, денно и нощно оберегавшие своего вожака.
Во время одной из бесед с Василием Конрад полушутливо заметил:
– У нас в Германии спасенный от смерти становится вассалом своего спасителя. Так что, витязь Василий, отныне ты – мой вассал.
– У нас на Руси не принято забывать благодеяния, поэтому я готов с охотой служить тебе, добрый король, – сказал на это новгородец.
Нельзя сказать, что король Конрад достаточно хорошо разбирался в людях, но в византийцах он все же разбирался неплохо. Может, тому содействовало его родство с василевсом, а может, вынесенное с детских лет предвзятое отношение к ромеям, от которых в те далекие времена никто не ожидал ничего кроме подлости и коварства. Возможно, Конраду не понравились взгляды, какие бросали украдкой на Василия родственники его жены. Король настоятельно советовал Василию поберечься.
Потаня тоже велел Василию держать ухо востро.
Василий всюду ходил в сопровождении нескольких дружинников.
Но отправляясь однажды к Евпраксии, Василий не взял с собой никого. Дело было вечером. Уходя, Василий сказал побратимам, что идет навестить таксиарха Дионисия и скорее всего останется у него ночевать.
Побратимы поворчали, но отпустили Василия одного.
Лишь Потаня подозрительно посмотрел на Василия с многозначительной усмешкой на устах.
Василий надел греческие одежды, чтобы не выделяться на городских улицах, где допоздна шныряют соглядатаи василевса.