Легенды

— Пусть свершится то, что должно, — промолвила она, приложив ладонь ему к губам. А затем растворилась среди тех, кто радостно кинулся к Лану с поздравлениями — тех, кто, позволь им Лан, готов был немедленно принести ему клятву верности.

Лана выручил Брис. Взяв его за локоть, принц увлек Лана на длинную, обрамленную каменными перилами галерею. Внизу, сотнях в двух футов, виднелись городские крыши. На эту галерею Брис удалялся, когда хотел уединиться или побеседовать с кем-то с глазу на глаз, всем это было известно, и поэтому никто не осмелился идти следом. На галерею вела одна-единственная дверь, окна сюда не выходили, и из дворца не доносилось ни звука.

— Что ты будешь делать? — без околичностей спросил Брис.

— Не знаю, — ответил Лан. Она выиграла поединок, но легкость одержанной ею победы оглушила его. Грозный противник — женщина, которая носит в прическе частицу твоей души.

Потом Брис с Ланом негромко поговорили об охоте, о разбойниках, о том, скоро ли сменится затишьем прошлогодняя вспышка активности Запустения. Брис высказал сожаление, что вынужден был отвести свою армию и потому не принял участие в войне с Айил, но другого выхода не было. Они обсудили также расплодившиеся слухи о том, что появился некий мужчина, способный направлять Силу, причем, где именно он находится, рассказывали разное. Брис считал, что все это — досужие басни, еще один болотный огонек, и Лан с ним согласился. Еще молва твердила, что ныне повсюду встречаются Айз Седай, а что тому причиной, никто не знает. В своем письме Брису Этениелле сообщила, что в одной деревне, которую она миновала на своем пути, две сестры поймали женщину, выдававшую себя за Айз Седай. Она могла направлять, но ничего это ей не дало. Две настоящие Айз Седай плетками прогнали ее через всю деревню, заставив признаться в своем преступлении всем жившим там мужчинам и женщинам. Потом одна из сестер увезла обманщицу в Тар Валон, где ее и ждет настоящее наказание — что бы последнее ни значило. Если Элис соврала, назвавшись Айз Седай, то ей придется несладко.

Лан еще тешил себя надеждой, что до конца дня ему удастся избегать встречи с леди Эдейн, но, когда гостя проводили в его апартаменты, она уже была там — сидела на позолоченном стуле, устало откинувшись на спинку. Слуг Лан не заметил.

— Боюсь, сладкий мой, красавцем тебя уже не назовешь, — сказала она вошедшему Лану. — Думаю, с годами ты станешь даже уродливей. Но больше, чем твое лицо, мне всегда нравились твои глаза. И твои руки.

Лан стоял у порога, так и не отпустив дверную ручку.

— Миледи, и двух часов не прошло, как вы клялись...

Она перебила его.

— И я послушна моему королю. Но и король — не король, оставшись наедине со своей карнейрой. Я принесла твой  даори. Подай его мне.

Невольно он посмотрел, куда она указала, — на столике возле двери стояла плоская лакированная шкатулка. Крышку он приподнял так, будто весила она с добрый булыжник. Внутри, свернутый кольцами, лежал плетеный волосяной шнурок. Лан до мельчайших подробностей помнил утро после их первой ночи, когда она привела его на женскую половину Королевского дворца в Фал Моране и на глазах придворных дам и служанок обрезала его волосы по плечи. Она даже объяснила всем, что сие означает. Все женщины были заинтригованы и принялись шутить, когда он сел у ног Эдейн и начал плести для нее даори. Да, Эдейн блюла древние обычаи, но на свой манер. Волосы на ощупь были мягкими и гладкими, должно быть, она каждый день смазывала их бальзамом.

Медленно подойдя к Эдейн, Лан опустился перед ней на колени и, держа даори двумя руками, протянул ей.

— В знак того, чем я обязан тебе, Эдейн, всегда и навеки. — Если в его голосе и не слышалось трепета того первого утра, она вряд ли удивится.

Она не приняла шнур. Вместо этого принялась рассматривать Лана.

— Я знала, что даже за столь долгое отсутствие ты не забудешь наших обычаев, — наконец промолвила Эдейн. — Идем.

Поднявшись, она схватила его за запястье и увлекла за собой к окнам. Окна отстояли от земли локтей на двадцать и выходили в сад. Двое слуг поливали сад водой из ведер; по дорожке из сланцевых плит шла молодая женщина в голубом платье, таком же ярком, что и ранние цветы, распустившиеся возле деревьев.

— Это моя Дочь, Изелле. — На миг голосу Эдейн придали теплоту материнская гордость и любовь. — Помнишь ее? Теперь ей семнадцать. И она еще не нашла себе карнейру. — Молодых мужчин выбирали их будущие карнейры, и таким же правом обладали и молодые женщины. — Но, по-моему, ей все равно пора замуж.

Лан смутно припомнил ребенка-непоседу, за которым было не угнаться слугам, отраду материнского сердца, но мысли его в те времена были заняты лишь одной Эдейн.

— Красотой она похожа на мать, — вежливо заметил Лан, вертя в руках даори. Пока этот волосяной шнурок у него, преимущество на ее стороне, но она должна забрать у него даори. — Эдейн, нам нужно поговорить.

Она не обратила на его слова никакого внимания.