Легенды

Твои брови тонки, как новый месяц,
?Свежей розой заперт жемчуг зубов...
?Весело горит молодой огонь в твоём очаге, красавица,
?А когда ты смеёшься ― ночь озаряется светом.
Две полных луны стыдливо дремлют на твоей белой груди.
Две звезды смотрят из под чёрных ресниц.
Но кто тот счастливец, для которого побегут к порогу твои маленькие ножки,
А белые руки с тонкими пальцами разоймутся сами собою?
?Если бы ты взглянула на меня ласково ― разлился бы я чистым серебром;
?В другой ― расплавился бы золотом!
?Пусть умру я мучеником,
?Но только в твоих объятиях...
Но я ухожу от тебя печальный,
И сердце моё покрывается льдом;
Во сне я вижу тебя и мгновенно умираю,
Просыпаюсь ― и ещё раз умираю.

Слушает Сайхан-Доланьгэ ханскую песню и думает о другом, думает о молодом батыре, который уже три раза волчьими тропами ходил через Камень и возвращался оттуда с богатой добычей, ― по степным аулам уж поют песни про батыря Махметкула. Само счастье широкой тенью ходит за батырем Махметкулом; одно его имя наводит кровавый ужас на всех, кроме Сайхан-Доланьгэ, этой черноволосой красавицы с розовыми ушами и тонкими пальцами. Да, хан Кучюм поёт свои песни Сайхан-Доланьгэ, а Сайхан-Доланьгэ думает о батыре Махметкуле.

― Хана все любят, ― отвечает с улыбкой хитрая красавица. ― А я тебе спою, хан, старую песню. Слушай...

Храбрый молодец своё копьё мочит в крови.
А бесстыдник проводит ночи без сна...

Так начиналась старая песня "о соломинке", в которой воспевались подвиги великого хана Темир-Ленка. Всему научался Темир-Ленк у муравья. Это ещё было тогда, когда, разбитый своими врагами, хан спасался в развалинах какого-то старинного кладбища. Темир-Ленк, как змея, заполз между могильными камнями и ждал здесь своей смерти. Он был один, а враг гнался по пятам. В ожидании смерти, Темир-Ленк мог наблюдать только муравья, который тащил длинную соломинку на могильную плиту. Сорок раз он оборвался с неё, а сорок первый втащил. Погоня пронеслась над головой Темир-Ленка, а он сделался, благодаря мудрости муравья, величайшим из всех ханов. Вот о чём пела красавица Сайхан-Доланьгэ, весело позванивая своим девичьим золотом и серебром.

Так смеялась в глаза над старым ханом Кучюмом капризная красавица, и он уезжал к себе в Искер, низко опустив голову. Но стыд не удерживал его, и хан опять приезжал на Карача-Куль, а Сайхан-Доланьгэ опять смеялась над ним, спрашивая о Лелипак-Каныш, о Сузгэ и других ханшах. Но с каждым разом старый Кучюм делался всё мрачнее и, наконец, сказал мурзе Караче:

― Отдай мне Сайхан-Доланьгэ, Карача...

― Оставь хан! этому никогда не бывать, ― смело ответил старый мурза. ― У тебя большие сыновья от Лелипак-Каныш, и, когда ты умрёшь, они выгонят мою дочь из ханской ставки, как опоённую лошадь.

― Карача, ты забыл, с кем говоришь?!

― Нет, я знаю тебя, хан, знаю больше других... Ведь мы вместе с тобой резали людей, вместе и хана Сейдяка убили. И меня ты зарежешь, как овцу, чтобы взять Сайхан, но сам я всё-таки не могу отдать её тебе.

― Я тебя осыплю золотом, старый упрямый верблюд...

― Разве моя дочь лошадь, что я буду её продавать? Для этого есть невольницы, а моя дочь старой ханской крови. Отними её силой и владей!..

Разве любовь возьмёшь силой? Хан Кучюм зазывал себе шаманку Найдык и уговаривал её приворожить сердце Сайхан-Доланьгэ. Хитрая Найдык принимала богатые ханские подарки и говорила:

― Ты будешь счастлив, хан, как никто другой...

Она то же самое говорила и батырю Махметкулу, когда он привозил ей подарки из-за Камня, с московской стороны.

III

Как огонь идёт по степи, так шли казаки всё дальше и дальше. На переднем струге плывёт сам Ермак с любимым своим пятидесятником Богданом Брязгой, а на других стругах атаманят Иван Кольцо, Никита Пан, Матвей Мещеряк и Гроза Иванович. Тонкими голосами запели татарские стрелы на Туре, когда казаки приступили к первому татарскому городку мурзы Епанчи. Грянул гром в руках казаков, и бежали татары. Так взят был городок Епанчи и другой городок Цимги. Помутилась вода кровью в самом Тоболе, а казацкие струги плывут всё дальше.