Легенды Ахиллии

«…Турок рабыню по лесу гонит,
Турок рабыне молвит негромко:
"Эй, полонянка, ты, голодранка,
Ноги босые, брюхо пустое,
Брось, говорю я, малого сына,
Брось, говорю я, пока не поздно!"
Рабыня турку молвит негромко:
"Как же я брошу милое чадо!
Долгие годы была бездетна,
Долгие годы хотела сына,
Минуло десять – родился мальчик,
Родился мальчик, сын мой Иванчо!
Я под ракитой вешала зыбку,
Там оставляла сына Иванчо,
Там оставляла и наставляла:
"Люлюшки-люли, сынок Иванчо,
Дождик прольется – тебя умоет,
Придет волчица – тебя накормит,
Повеет ветер – навеет дрему!
Расти скорее, Иванчо милый,
Чтоб из неволи вызволить царство,
Освободить нас от лютых турок!"
Турок чернеет от злобы лютой,
Надвое рубит мать и младенца»…

Уж коли в пляс пускался Грицько, не было ему равных, а за ним следовали и другие. К отряду их, прибивалось немалое число запорожских казаков. Все, как «браты ридные» – роста среднего, плечистые, сильные, округлые и от летнего степного солнца смуглые. Казаки с мужественной осанкой, роскошными «оселедцами» на темени, длинными усами, меховыми залихватскими шапками на голове и все как один с трубкой, постоянно дымящейся. Люлька для казака первая вещь! Бывалочи, принесет в Пасху казак пасочку из церкви, поставит ее на стол, а сам – скорее смоктать свою люльку. «Ну-ка, сынки, беритесь за трубки, пасха постоит, а поросенку уже палач не страшен». «Люлька для казака, как и сабля – родная сестра, искренняя подруга его: он как сел на коня, сейчас же зажег трубку и так много верст, все курит изо рта ее не выпуская. Казаки с незнакомцами – мрачные, изучающий взгляд исподлобья, зато с приятелями – нет задорней товарищей! Смерть казака чаще стерегла на войне, либо от ранений после, а не от болезней. Так, от лихорадки они пили водку с золой или порохом, для заживления ран прикладывали растертую со слюной на руке землю, или лепешку из муки с медом, либо посыпали пеплом. А простуды, так и вовсе не ведали. Мясо горячее с костра, да с «хреновиной», либо «сальца с чяснычком» под горилочку, иль горячего вина с перцем – и… духу оного – боялась простуда! В Сечи было много настоящих богатырей, и поговаривали, жил среди них Дунайский казак. О нем сказывали, что тот был такой сильный, что когда причащался, то несколько человек поддерживали священника, чтобы он не упал от духа богатыря! Как только тот выдохнет – человек с ног упадет! Иные казаки на спор, на едином дыхании, выпивали ведерный «глэчик» вина. Некая смесь добродетелей и пороков: безжалостные к врагам, они были истинными братами в отношениях друг с другом; хищные к имуществу басурман, могли казнить сотоварища за обычную мелкую кражу, трубки, кнута или подковы. Личная их свобода – основа, и лучше – смерть, чем позорное рабство! При этом – глубоко уважали старых воинов и военачальников всех «степеней». Умеренность и изобретательность, бескорыстие в дружбе, которую высоко ценили в Подунавье. Тут, любой желающий мог жить в отряде Михея, без каких-либо вопросов или благодарности за гостеприимство. Никто, не смел сказать: «Ты хлеб ешь зря». Приезжай, воткни в землю копье, подвесь саблю, помолись Богу. При наличии денег, купи вина и угости товарищей. Давали поесть казаку и чарку, предлагали отдохнуть с дороги, а потом спрашивали: «Кто таков, не ищешь ли занятие по душе?» Предлагали присоединиться, чтоб врагов топтать.