Легенды Арбата (сборник)

Когда вздыхают о рыночной бездуховности литературных проектов типа Незнанского или Фандорина – о, где традиции великой русской классики! слеза и залом рук… – делается смешно. Литературным проектом товарища Сталина был Союз Писателей СССР. О! Литературным проектом товарища Горького был метод социалистического реализма, обязательный к употреблению по всей стране! Писателю вставили перо в зад и назвали буревестником. И спроектировали буревестникам комфортабельный спецкурятник.

Это сейчас в ЦДЛ может войти кто ни попадя, и никаких пропусков не спрашивают. Можно вообще не знать, куда бабло внесло хавло. Рыночный цинизм, тонкая отстройка по денежной шкале. А вот во времена алых корок с гербом и золотом: «Союз писателей СССР»!..

Удостоверения членов Союза пис-ей были легитимизированы сакральной подписью генерала КГБ Верченко. По долгу службы он руководил и надзирал за означенным Союзом в кресле его Второго секретаря. Тэкэзать по «оргработе». Эта корка была морганатической сестрой буратиновского золотого ключика. Она открывала кассы вокзалов и аэропортов, складские подсобки гастрономов и универмагов, и приносила счастье любви милиционеров и сантехников. Ее хотели сильнее, чем кошка валерьянку. Человек с алой коркой «звучал гордо, хотя выглядел мерзко».

А Центральный Дом Литераторов был их гнездом. Почему осиным? Туда пчелы несли мед и там же его пропивали, пока трутни его проедали, там кукушата выпихивали за борт конкурентов по жратве пирога, там лиса показывала стриптиз вороне, сыр падал из клюва, кукушки пели петухам, и срамные заслуги ревниво задирались на ярмарке тщеславия.

Прозвоним перемену в нашей школе злословия и перейдем на рюмку водки в Дубовый зал. Если качество кухни совращало грешную плоть, то ничтожность цен губила бессмертную душу. Доступность благ в кругу избранных выступала дешевым наркотиком, на который Власть подсаживала мастеров пера и топора. Солянка и антрекот по столовским ценам, картошечка с селедочкой по условным ценам, икра и жюльен задешево и капустка хрусткая квашеная дешевле трамвайных билетов для безденежных донов. И, само собой, водочка небалованная. Розарий, серпентарий, колумбарий.

Столичный писатель здесь жил. Дома он часто ночевал, в Доме Творчества (?!!) он изредка писал, а в ЦДЛ он жил. Общался с коллегами по цеху, выбивал путевки, клянчил блага, записывался в очереди, оформлялся в загранпоездки, пил с нужными людьми, вступал в естественные и противоестественные связи; плел интриги, одалживал деньги, придумывал остроты и жаловался на зависть бездарных коллег. Здесь развлекались скандалами и неумелым интеллигентским битьем морды. Здесь каста качала клоунов, как палуба.

Здесь отпускал свои бессмертные остроты спившийся и любимый Светлов: «А Моцарт что пил? – А что Сальери наливал, то и пил». «Т-такси в-вызовите, голубчик! – Я вам не швейцар! – А к-кто? – Адмирал! – Т-тогда – катер».

Здесь живущему в брызгучем облаке матюгов Юзу Алешковскому брезгливо замечали: «Устанешь за весь день, придешь вечером к себе в клуб отдохнуть – а тут сидят невесть кто и откуда». – На что Юз немедленно орал: «Ах-х ты гондон! Это что ж ты такое весь день, блядь, делал, что устал?!»

И постоянно безденежные доны стреляли рублики и трехи и более удачливых собратьев – до аванса, до первого числа, – и потребляли родимую под картошку с селедочкой, ибо в чем же еще смысл жизни профессионального совписа.

Итак. Сидели трое – число, освященное традицией – и цедили горечь жизни из графинчика под занюх. Это – судьба?.. Черств хлеб писателя на Руси. А кругом секретарская сволочь цыплят табака чавкает и в коньяке купается. А ведь все продажные суки и конъюнктурщики.

О чем думает бедный писатель? О том, как стать богатым писателем.

Теперь усложним задачу. О чем думает бедный еврей? Как стать богатым русским.

Теперь тональность встречи определена, и мы переходим непосредственно к повествованию.

– Печататься совершенно невозможно, – продолжал один развертывать до отвращения банальную диспозицию. – Стихи никому не нужны. Издательские планы забиты на шесть лет вперед. Маститые прут как танки. Ну невпротык же!

В завесе кабацкого гама, где успех и неудача были в мелкую нарезку смешаны пестро, как винегрет, они звякнули и крякнули – пропустили за непротык: чтоб он кончился.

В прямой речи далее мы опускаем все матерные связки, без которых речь мастеров слова рассыпается, как сухая каша, не сдобренная маслом.

– …ь! – продолжил второй. – С пятым пунктом уже не берут даже под псевдонимом!

– Яша! – урезонивал третий. – …ый…ай…уй! А ты никогда не думал, что если бы ты был русский, то стал бы антисемитом?

– Если бы я был русский, многие у меня стали бы неграми!

– Ха! Ты сначала попробуй стань.

– Ты глянь по сторонам. Каждый второй – аид. Каждый третий – под псевдонимом. Цвет советской литературы. Тебе бы не было обидно?

– Яша! – пожаловался Яша-1. – Весь ужас в том, что если в издательстве сидит еврей, так он отпихивает всех евреев – чтоб не дай бог не заподозрили в сионизме!..