Легенды Арбата

...Ну, а дальше все было прекрасно и даже неплохо. За утесом на катере бросали из бочек рыбу, она плыла, президент и премьер закидывали спиннинги, аквалангисты цепляли добычу, подручные подхватывали ее сачками, свита палила костер и готовила уху и шашлыки.

В заздравном тосте, у огня под таежными кронами, Хасимото сказал, что никогда в жизни не был на такой замечательной, веселой и обильной рыбалке. А насчет очков его друг Ельцин-сан прав: все главное без очков видно даже лучше. Двусмысленность предпочли не заметить. Рыба была вкусной.

Также японский премьер удостоил своего благосклонного внимания Ковригина. Он поинтересовался, много ли у него родственников и в каких областях экономики они трудятся? Он впечатлен умелостью и квалификацией российских специалистов. С такими людьми успехи вашей экономики закономерны, и будущее не вызывает сомнений.

В азиатском комплименте усмотрели гнусную издевку. Дедушка загремел с гримасой оскорбленной добродетели, но поскольку орать на японского премьера после 1945 года не принято, пришлось виновному Ковригину служить пуделем для пинков и огребать неподъемный груз монаршей благодарности. Кто высунулся — тот и громоотвод.

Начальник охраны сожрал глазами верховное начальство и загнал Ковригина вон в темь и кусты, улюлюкая вслед.

А японцы дули на уху и улыбались сладко, как садисты.

...Вследствие ли того, или просто после того, но продавить на переговорах Хасимото не удалось. Бетонное нежелание Ельцина вернуться к обсуждению отдачи Южных Курил, оно же возвращение Северных Территорий, вызывала у него острое неодобрение. Япония вложила в развитие Дальнего Востока и Приморья ровно одну иену. За неимением монеты мельче Хасимото кинул ее в фонтан во Владивостоке — примета, на счастье, чтоб вернуться. Он пообещал вернуться обязательно. И глянул вдаль, словно к воротам города приближалась Квантунская армия.

Поскольку ни одно хорошее дело не остается безнаказанным, ответственного за культурную программу выгнали с госслужбы. А Ковригина на эхе президентского крика уволили из охраны, о чем исправно доложили наверх, но президент работал с документами так регулярно и углубленно, что фамилии различал не каждый день. И уволенный Ковригин устроился на хорошую зарплату в хорошую фирму, где друг по Девятому управлению возглавлял службу безопасности.

В тех кругах прошел слух, что он, поддавшись моде, тоже решил написать книгу о Ельцине; но это домыслы. Академический словарь русского языка содержит около двухсот тысяч слов и выражений — но ни одного из той сотни, какими Ковригин вспоминает Ельцина; кроме числительных. Ограниченный же лексический запас «Словаря ненормативной лексики» не позволяет создать сколько-то масштабное литературное произведение.

К чести Ельцина надо заметить, что через год он, уже на другой рыбалке, вспомнил с улыбкой сметливого охранника, поинтересовался, и приказал наградить к ближайшему празднику орденом «За заслуги перед Отечеством» 4-й степени. Наименование награды, все давно и ехидно отметили, несколько неудачное: не то заслуги у тебя четвертой степени, не то отечество третьестепенное и еще незначительней. Пока награда искала героя, спускаясь все ниже по вертикали власти, чиновничек на одном из этажей перехватил орденок себе. Видимо, по заслугам и отечеству он счел это для себя как раз подходящим.

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ГАЙДАРА

Из всех произведений Аркадия Гайдара наибольшее впечатление на читающую аудиторию, а равно нечитающую, а также на вовсе неграмотную и чуждую литературе, произвел его внук Егор. До девяносто первого года он был известен преимущественно даже не подписчикам журнала «Коммунист», где руководил, а среди любителей фантастики. И не как творец утопий, и даже не внук своего революционного романтика деда, а в качестве зятя братьев Стругацких. Такое определение родства развлекало фэнов. Понятно, что в силу физиологии и брачного законодательства тестем являлся один брат; старший, Аркадий. (Интересно, есть ли закономерность в совпадении имен деда и тестя?) Нехитро обыгрывалось и подразумевалось двуединство великих фантастов как ипостасей одного писателя.

Фантасты докаркались, грянула перестройка. И ближайший родственник четырех великих сказочников — Гайдара, Бажова (неплох и второй дед) и двух Стругацких — пришел в политику. В эпоху поршневой авиации была предзапусковая команда « От винта!».

Запуск произошел, Союз рухнул, невыразимая родина развалилась на части, и эти части свалились в рынок, обретая отличья и увечья. Незабвенный девяносто второй. Свобода приходит нагая, как возбужденно заметил поэт, и эта нагота напоминала предостережение парторга о стриптизе: «Мерзкое это зрелище!..» Реформы вылетели из мешка Пандоры, и реакция на их бесчинства наяривала симфонию трещотки и пыльного мешка с подстоном издохшей волынки: щелкали зубами более от неожиданности, чем даже от голода или злобы. Сбережения сгорели, денежный прах рассеялся, впереди были ваучеры и то место, которое на них раззявилось.