Легенды Аркхэма

С тяжелым сердцем берусь я за перо, дабы описать историю моего бедного брата Говарда. Ранее я полагал, что для всех будет лучше похоронить ее в песках времени, однако неожиданно открывшиеся новые факты и обстоятельства заставили меня по-другому взглянуть на вещи и побудили доверить бумаге все, что мне известно, а выводы делайте сами.

Итак, я, Филипп, и мой брат Говард — где бы он ни был сейчас — принадлежим к древнему роду Карверов, обосновавшемуся в окрестностях Аркхэма более трехсот лет назад. Первым здесь появился Роберт Карвер, ученый-естествоиспытатель, бежавший из Салема в 1692 году. С тех пор миновало двенадцать поколений, и ныне я остался один…

Наши с Говардом родители умерли рано, и на меня во многом легла забота о младшем брате, который всегда был слегка не от мира сего. Оба мы закончили Мискатоникский университет, после чего я уехал в Бостон, где занялся бизнесом, а Говард стал одним из самых молодых профессоров университета на кафедре ядерной физики. Несмотря на то, что наши жизненные пути разошлись, мы виделись довольно достаточно часто — в конце концов, здесь всего час езды на машине.

Должен сказать, что хотя по роду деятельности я далек от передовой науки, однако по мере возможности слежу за ее достижениями, и порой листаю "Scientific American", так что могу, не ударив в грязь лицом, отразить в своем повествовании и научный аспект всей этой трагической истории.

Мой брат Говард работал над получением кварк-глюонной плазмы. Не берясь судить подробно об сем предмете, сошлюсь лишь на общее мнение специалистов, согласно которому в современной физике проблема эта является одной из самых актуальных. По мнению одних ученых, изучение этой плазмы позволит нам приблизиться к пониманию того, что творилось во Вселенной у самого Начала Времен, по мнению других — позволит также раскрыть загадку "черных дыр". Однако дело это непростое, и требует гигантских ускорителей, миллионных вложений и кропотливого труда исследователей.

Здесь Говард в известной степени пошел против общепринятого мнения, полагая, что получить кварк-глюонную плазму можно гораздо проще и дешевле. У него была своя теория, призванная непротиворечивым образом объединить квантовую механику с относительностью пространства-времени. Однако было также и достаточно благоразумия, чтобы не настаивать на ней без необходимых доказательств. В этом смысле большие надежды он возлагал на решающий эксперимент.

Руководство Мискатоника после продолжительных дискуссий — ведь официальная поддержка шарлатанства могла ударить по репутации ученых мужей, а успех, напротив, составить университету славу — выделило моему брату под лабораторию одну из развалюх подальше от Главного здания и разрешило работы вне утвержденного плана, за свой счет. К счастью, Говард был готов к подобному развитию событий, скопив некоторую сумму на грантах. Да и я оказал ему скромную финансовую помощь.

В день эксперимента из-за срочных дел в Бостоне я был лишен возможности присутствовать на сем торжественном событии, обернувшемся трагедией, так что о происшедшем знаю лишь со слов очевидцев. Впрочем, я все равно не смог бы ничего изменить.

Эксперимент планировался днем, однако в последний момент возникли какие-то неполадки с аппаратурой, устранение которых затянулось до вечера.

Говорят, что запуск ускорителя сопровождался необычными оптическими эффектами. Возникло радужное сияние, для которого даже кирпичные стены лаборатории не составляли преграды — оно охватило все здание и озарило студенческий городок. Некоторые очевидцы из числа студентов, вероятно, испытали тогда своего рода коллективную галлюцинацию, описывая впоследствии чудовищный призрак, парящий в радуге, распростерший крылья и щупальца. Впрочем, зная образ жизни нынешней молодежи, ее свидетельствам вряд ли можно доверять.

Собственно, все это продолжалось не более минуты — в лаборатории раздался взрыв, от которого вылетели стекла и частично обрушилось само здание. К счастью, никто серьезно не пострадал, по крайней мере на первый взгляд — мой брат тогда отделался ушибами, царапинами и легким сотрясением мозга. В местной больнице ему тут же оказали необходимую помощь.

Однако проект был погублен. Когда Говард вышел на Ученый совет за разрешением на возобновление своих исследований (с учетом прежних ошибок) то получил категорический отказ. Более того, ему мягко намекнули, что как ни жалко будет университету расстаться с молодым и талантливым сотрудником, такая возможность отнюдь не исключена.

Говард, казалось, смирился с поражением, которое он рассматривал как временное, всерьез занялся преподаванием, а на досуге развивал свою теорию на бумаге — этого ему никто не мог запретить! В тот период его стали часто мучить головные боли — по собственному выражению брата, как будто что-то ломилось к нему в голову. Медицинское обследование ничего не выявило, и мы списали все на последствия травмы и стресс.