Легенды Белого дела

Несмотря на то, что Донской атаман П. Н. Краснов был заинтересован в том, чтобы «дроздовцы» оставались в Новочеркасске как можно дольше и прямо намекал, что в составе Донской армии они могли бы стать гвардией, Дроздовский помнил о том, что главной целью его похода было присоединение к Добровольческой армии. Формально это присоединение было оформлено приказом по Добрармии № 288 от 25 мая 1918 года. А 8 июня произошла встреча бойцов Дроздовского с добровольцами в станице Мечётинской. За версту до станицы отряд выровнял ряды, оркестр грянул «Егерский марш»[190], и во главе с полковником М. А. Жебраком «дроздовцы» торжественно прошли перед М. В. Алексеевым, А. И. Деникиным и другими высшими чинами Добровольческой армии. Всем запомнилась трогательная речь генерала от инфантерии Алексеева, который, сняв кубанку, обратился к «дроздовцам»:

— Мы были одни, но далеко в Румынии, в Яссах, билось сердце полковника Дроздовского, бились сердца пришедших с ним к нам на помощь. Спасибо вам, рыцари духа, пришедшие издалека, чтобы влить в нас новые силы… Примите от меня, старого солдата, мой низкий поклон![191]

И «дроздовцы», и «деникинцы» смотрели друг на друга не без удивления. Первых изумляли разношерстное потрепанное обмундирование Добровольческой армии, ее малочисленность и плохое вооружение; вторых — восхищали прекрасно пошитая новенькая форма вновь прибывших и бодрый, уверенный в себе вид офицеров и солдат, которые блистали выправкой, словно на царском смотре.

Больше же всего добровольцы радовались тому, что на подмогу к ним прибыл не собранный с миру по нитке отряд, а сильное, прекрасно вооруженное соединение. Пулеметов разных систем в отряде числилось 70, артиллерии — 13 стволов (шесть легких орудий, четыре горных, два 48-линейных и одно шестидюймовое), бронеавтомобилей — два, аэропланов — два. Снарядов насчитывалось 8 тысяч, патронов — 200 тысяч. Кроме того — автомобили, собственный радиотелеграф, оркестр, отлично оборудованный лазарет, обоз, в котором везли тысячу «лишних» винтовок… По меркам весны 1918-го это было неслыханное богатство. Так что ситуация сложилась своеобразная. Ведь усталая, сильно потрепанная в боях Добровольческая армия, в которую вливался отряд, по численности лишь немногим превосходила бодрых, закаленных походом «дроздовцев» (4500 штыков и сабель против 3000), а в техническом отношении была неизмеримо беднее (семь орудий, минимальное количество боеприпасов, ни о каких броневиках и аэропланах никто и не мечтал). И нет сомнения, что у многих чинов отряда в те дни возникал недоуменный вопрос: так кто к кому, собственно, присоединяется?

Тем не менее Дроздовский свято блюл принцип старшинства, и в итоге его отряд вошел в Добрармию в качестве 3-й дивизии (1-й командовал генерал-лейтенант С. Л. Марков, 2-й — генерал-майор А. А. Боровский). При этом Михаилу Гордеевичу были даны гарантии его несменяемости в должности. Дивизию составили 2-й Офицерский стрелковый и 2-й конный полки, 3-я отдельная легкая, конно-горная и мортирная батареи и 3-я инженерная рота. В таком составе «дроздовцы» выступили во 2-й Кубанский поход, целью которого было освобождение Кубани и Северного Кавказа от красных. Общая численность добровольцев — около 10 тысяч человек, противостоявших им большевистских войск — 80–100 тысяч…

На рассвете 25 июня 3-я пехотная дивизия впервые вступила в бой в этом качестве. Узловую станцию Торговая брали вместе с корниловцами. А. В. Туркул описывает в своих воспоминаниях Дроздовского в этом бою: он «в жестоком огне пошел во весь рост по цепи моей роты. По нему загоготали пулеметы красных. Люди, почерневшие от земли, с лицами, залитыми грязью и потом, поднимали из цепи головы и молча провожали Дроздовского глазами. Потом стали кричать. Дроздовского просили уйти. Он шел, как будто не слыша. <…> Я подошел к нему и сказал, что рота просит его уйти из огня. „Так что же вы хотите?“ — Дроздовский обернул ко мне тонкое лицо. Он был бледен. По его впалой щеке струился пот. Стекла пенсне запотели, он сбросил пенсне и потер его о френч. Он все делал медленно. Без пенсне его серые запавшие глаза стали строгими и огромными. „Что же вы хотите? — повторил он жестко. — Чтобы я показал себя перед офицерской ротой трусом? Пускай все пулеметы бьют. Я отсюда не уйду“»[192].