В интерьере аналогичная простота. Мебель в стиле минимализма. Не дань моде. Так практичнее. Баклажановые диваны с бархатным покрытием, кресло-качалка из липового дерева. Парочка напольных широких подушек. Под тобой меняют форму, как пластилин в руках ребенка. Белые книжные полки в виде ромба. Много книг, художественных альбомов. Гоген, Кало, Дали. На камине упитанные хотэи, фарфоровые ханы, хрустальные рыбки «Сваровски». Десятки ваз. Разные стекла, экстравагантные формы. На подоконнике из орехового дерева желтеют журналы. Турецкие «Geo», «Esquire», «Vogue». На стеклянном столике миниатюрный аквариум. Наполнен засохшими апельсиновыми спиралями. От них исходит терпкий аромат, усиливающийся в дневное время. Под лучами солнечного света из окна. Греет зимой душу… У рабочего стола расположилась Айдынлыг. На пледе из козьей шерсти. Когда открываю окно для проветривания, под порывами морского ветра на великую лентяйку со стола слетают листы бумаги. Исписанные, пахнущие чернилами. Айдынлыг недовольно отряхивается. Смотрю на эту картину. С ностальгией вспоминаю осеннюю пору, когда оранжевые листья клена спадают с могучих деревьев…
…Из гостиной в маленькую кухню ведет узкая прихожая. На стенах репродукции работ Энди Уорхолла. Богиня Монро с розовыми волосами провожает ухмыляющимся взглядом в очаг вкусностей. «Если человека тянет к дому, значит, он умеет быть счастливым». Такое заявляют на Востоке. Сегодня моя стамбульская квартира поистине крепость, притягивающая меня. Прислушиваюсь к ее звукам. К чавканью прожорливого домового в камине гостиной, приглушенному дыханию спальни, бульканью закипающей воды для спагетти на кухне. Когда приходится покидать стамбульскую крепость, скучаю по родным стенам. Пока отсутствую, они дарят уют прежней жительнице, тетушке Нилюфер. Звонит мне в Баку, рассказывает о тоске кирпичного камина, мягкотелых диванов, рабочего стола. Неживые предметы скучают по живому человеку. Кто вообще сказал, что они неживые?!
Прошу приложить трубку к одной из стен стамбульской квартиры. Нилюфер перестала удивляться чудачествам. «Ты необычный мужчина. Чувствуешь все не как все». Вслушиваюсь в дыхание стен на время покинутой крепости. Про себя прошу: «Дождитесь». Обещаю скоро вернуться, как только закончится командировка в Баку. Стены дрожат от переполняющих эмоций. Пугают тетушку Нилюфер ложным эффектом землетрясения. Ощущаю вибрации преданности, в очередной раз убеждаясь: собственный угол я нашел… Вы тоже его всенепременно найдете, если еще не нашли…
7
…Складно песню напевает, да негромкая она, только Босфору и слышна…
…Разлука с людьми не так разъедает, как разлука с животными. Ответственность за преданное создание пробуждается даже во сне. Лишь под сопение мохнатого существа в ногах удается заснуть спокойно. С улыбкой. Засыпание с радостью дает окрыляющий эффект. Тогда утро с перспективой давки в метро не кажется угнетающим…
Айдынлыг — лучший подарок города души. Необычайная искренность, цветущая в ритмично бьющемся собачьем сердце, творит чудеса. Окрашивает небо над головой в радужные треугольники, зимние деревья — в сочно-зеленый оттенок. Айдынлыг — вера в лучшее. Прижимаюсь к ней, вдыхаю кофейный запах шампуня. Во мне рождается чудодейственная гамма чувств. Гамма из весеннего цветения, летнего оптимизма, осенней меланхолии, зимнего уюта. В ответ трется мордочкой о шею, зарывается в объятиях, словно хочет сказать: «Не отпускай…» Разлеглись с ней на оливковом ковре гостиной. Признаюсь Зейнеп в любви по телефону, откусывая зеленое яблоко. Айдынлыг лежит рядом. Навострила уши, виляет хвостом. Ликует. Понимает: на линии — половинка сердца хозяина. Та самая симпатичная брюнеточка, щедрая на голландский сыр, кусочки куриной котлеты со стола…
… В унисон называем Айдынлыг ребеночком. Пока чищу уши, Зейнеп расчесывает светло-коричневую шерсть фиолетовой щеткой. Поет колыбельную. «…складно песню напевает, да негромкая она, только Босфору и слышна…» Глаза Айдынлыг медленно закрываются, урчание утихает. Через минуту переходит в храп. Зейнеп умиляется, наклоняется к сонной мордочке. Нежно целует в мокрочерный пятачок. «Интересно, твоего вдохновения хватит на колыбельные для наших детей?» Улыбается уголками губ. «Понадобится — к тому времени напишу целую книгу…»