Легенды и были Кремля. Записки

В эмиграции Москва видится Ивану Алексеевичу лучше, чем дома, ярче краски, живописнее, а главное, пишется с любовью и неизбывной тоской по Родине! Жизнь Москвы в произведениях Бунина, созданных им до революции, отражена мало, напротив, в эмигрантский период его творчества тема Москвы, Родины становится чуть ли не лейтмотивом всех его трудов.

В чудесном рассказе «Далекое», написанном и 1922 г., а ведь Бунин в то время всего два года был в эмиграции, уже повествование о Москве идет в идиллическом тоне: «…наступала весна. Неслись, грохотали конки по Арбату, непрерывно спешили куда-то навстречу друг другу люди, трещали извозчичьи пролетки, кричали разносчики с лотками на головах, к вечеру в далеком пролете улицы сияло золотисто-светлое небо заката, музыкально разливался над всеми шумами и звуками басистый звон с шатровой, древней колокольни…»

А как лирично описание весны в повести «Митина любовь», законченной в Париже в 1924 г.: «Зима внезапно уступила весне, на солнце было почти жарко. Все было мокро, все таяло, с домов капали капели, дворники скалывали лед с тротуаров, сбрасывали липкий снег с крыш, всюду было многолюдно, оживленно. Высокие облака расходились тонким белым дымом, сливаясь с влажно «сияющим небом. Вдали с благостной задумчивостью высился Пушкин, сиял Страстной монастырь…»

Тематика рассказов Ивана Алексеевича, написанных в эмиграции, — это страстная любовь и глубокая тоска по Родине: это и роман «Жизнь Арсеньева», и лучшие рассказы из книги «Темные аллеи», законченные светлой весной 1945 г.! И читаются у нас сегодня его прелестные и грустные рассказы, проникнутые трагизмом, с неослабевающим интересом.

«Лучшее, что писал Бунин, — написано о России. Где бы он ни жил, в Приморских Альпах, в Париже, в своей скромной квартире, в комнате, где и сейчас стоит его письменный стол и постель, где он уснул навеки, — всюду, всегда помыслами своими он возвращался на родину, по которой тосковал до последнего дыхания. Он глядел в 204 окно — там поднимались тонкостенные парижские дома, светилось бледно-сиреневое, чужое небо, а он видел Москву, снежные улицы и переулки, видел большие дороги России, сады в подвенечной белизне, вековые березы…»

В мае 1941 г. он написал Николаю Дмитриевичу Телешову: «…а мы сидим в Grasse (что возле Cannes), где провели лет 17 (чередуя его с Парижем)… Я пока пишу — написал недавно целую книгу новых рассказов. Очень хочу домой».

…Синим холодным сентябрьским утром я провожала давнего друга в Париж. Провожала насовсем — он уезжал жить к дочери, вышедшей замуж за француза. Мы опечаленно молчали в последние минуты расставания… И когда голос из динамика на трех языках вежливо пригласил пассажиров на посадку, он спросил поспешно:

— Что ты хотела бы получить из Франции?

— Обещание, — ответила быстро я, — что ты обязательно пойдешь в Париже на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, где покоятся русские эмигранты, и положишь на могильную плиту Бунина эти два антоновских яблока с Орловщины. Обещаешь?!

Он согласно кивнул.

Когда-то давно, во время одной из поездок во Францию я посетила этот грустный уголок России: задумчивые прозрачные березки, белые цветы, белая церковь. Размеренный печальный звон церковного колокола таял в вечной тишине… На могиле Ивана Алексеевича Бунина — гранитная плита, высокий крест, сухие цветы…

Дня через три ночью меня разбудил звонок из Парижа: «Вчера я был в Сен-Женевьев-де-Буа и выполнил твою просьбу, еще положил две белые хризантемы…»

ЛУЧШЕ МОСКВЫ НЕТ НИЧЕГО НА СВЕТЕ!

Весна 1900 г. в Крыму была поздней и холодной. Но даже плохая погода не могла испортить настроения Антона Павловича: он с нетерпением ждал приезда из Москвы на гастроли Художественного театра.

Труппа прибыла в Севастополь 7 апреля, когда на город обрушился затяжной дождь со снегом и почерневшее море грозило штормом. Но через три дня, на Пасху, как-то сразу пришло долгожданное южное тепло, ярко засияло вешнее солнце, море «смеялось», ласково шелестя прибоем у Графской пристани.

10 апреля в Севастополь из Ялты приехал, наконец, долгожданный Антон Павлович. В тот же вечер театр начал пасхальные гастроли показом спектакля «Дядя Ваня». Успех был ошеломляющим, автора вызывали без конца и меры, в зале воцарилась атмосфера «торжествующей любви».

Сыграв несколько спектаклей для благодарных севастопольцев, театр 14 апреля переехал в Ялту, которая в те дни уже утопала в бело-розовой пене цветущих деревьев. Сладковато-горький аромат, смешиваясь с запахами моря, окутывал город прозрачной дымкой, и только к вечеру легкий ветерок с гор приносил желанную прохладу.

Театр давал спектакли каждый день. Актеры играли с небывалым подъемом, ведь в зале был весь цвет литературной России: Бунин, Куприн, Мамин-Сибиряк, М. Горький, Станюкович, Скиталец и др.

На всех спектаклях в Ялте неизменно присутствовали Антон Павлович с сестрой Марией Павловной.

К.С. Станиславский вспоминал: «Это была весна нашего театра, самый благоуханный и радостный период его молодой жизни».