Легенды и были старого Кронштадта

Из материалов Адмиралтейств-коллегии за 1761 год о скандале между главным командиром Кронштадтского порта адмиралом Мишуковым и младшим флагманом Кронштадтской эскадры контр-адмиралом Мещерским: «В Адмиралтейств-коллегии имели рассуждение, что по данному от контр-адмирала князя Мещерского на адмирала Мишукова челобитью, коим просит оный князь Мещерский о спросе его в присутствии коллегии им Мишуковым с великим криком, для чего он, князь Мещерский, главного командира в порте не слушает, и на ответ до него, Мещерского, оный же Мишуков с великим криком сказал «Пошел вон! Будешь виноват!» Против чего оный князь Мещерский представляет: в освященном месте и не в силу о челобитчиках с настольными Ея И. В. указами в претерпении неучтивых слов, просит милостивого решения; а оный адмирал Мишуков поданным же в коллегию доношением просит против того челобития учредить комиссию и произвесть суд».

Данное дело осложнялось тем, что из двух поругавшихся адмиралов один (Мишуков) пользовался большим авторитетом, как один из любимцев царя Петра, а второй (князь Мещерский) имел большие связи при дворе. Решать дело как в пользу одного, так и в пользу другого было небезопасно. Поэтому бывший тогда во главе Адмиралтейств-коллегии генерал-адмирал князь Голицын, человек опытный в подобных делах, решил в данном случае мудро и просто-напросто уклонился от участия в столь щекотливом деле. В коллегию он прислал пространное письмо, в котором поведал, что «находится в болезни не малое время и не токмо в коллегию, но и в учрежденную при дворе Ея И. В. конференцию в присутствие не ездит, а затем по упомянутому делу присутствовать не может». При попытке определить, кто же в отсутствие генерал-адмирала имеет полномочия для расследования инцидента неожиданно выяснилось, что самым старшим членом Адмиралтейств-коллегии после Голицына является сам Мишуков, которому и надлежит по регламенту во всем разобраться. Это еще больше усложнило ситуацию. Князь Мещерский с таким поворотом дела, разумеется, не согласился и написал новую жалобу, на этот раз уже в сенат. В сенате почесали парики и отписали Адмиралтейств-коллегии обратно, чтобы во всем разобрались, аужпотом беспокоили. Но Голицын опять «заболел», и решение вопроса повисло в воздухе. Затем и Мишуков, и Мещерский долго писали друг на друга письма в сенат и обратно, выясняя, кто и как будет разбираться с их ссорой. Сенат дежурно отписывался. Все это продолжалось более года, пока сами адмиралы наконец не помирились и не забрали свои челобитные друг на друга. На этом дело о склоке между двумя адмиралами и было исчерпано само собой.

В целом можно сказать, что после весьма жестоких даже в отношении между офицерами времен до середины XVIII века, затем нравы начинают понемногу смягчаться. Разумеется, люди есть люди, и время от времени ссоры, дуэли и даже драки случались, но такого массового характера, как в гвардии и армии, они никогда не имели. Объясняется это, прежде всего, тем, что основу морского офицерства парусного флота составляло самое бедное дворянство, которое жило одним жалованьем и дорожило службой. Кроме этого суровые и опасные условия службы, оторванность от внешнего мира сплачивали офицеров, делая их не просто сослуживцами, а почти родственниками. В этих условиях даже возникающие недоразумения решались, как правило, полюбовно.

Впрочем, порой оскорбленные офицеры, не имея возможности вызвать недруга на классическую дуэль, решали вопрос чести самоубийством. Примером тому может служить попытка самоубийства, совершенная в Кронштадте в середине XIX века неким двадцатишестилетним морским офицером в отставке. Ни фамилии, ни чина офицера по этическим причинам в газетном сообщении не указывалось. Сообщение же было таково: «N стрелял себе в голову, но остался жив. На вопрос о мотивах он отвечал, что был смертельно оскорблен неким человеком, который, однако, не принял вызова на дуэль. Когда офицер понял, что самоубийство не удалось, он попросил оказать ему медицинскую помощь, из чего ясно, что он стремился не столько уйти из жизни, сколько смыть нанесенное ему оскорбление. Обильно пролив свою кровь, он стрелял в себя трижды, и не только голова его была в крови, но и постель была вся в крови, на полу, кругом кровати и письменного стола стояли лужи крови, он доказал этим серьезность своих намерений и очистил свое имя». К счастью, такой кардинальный метод защиты своего имени был большой редкостью, и в подавляющем большинстве случаев кронштадтские офицеры все же решали все недоразумения между собой без пролития чужой и своей крови.

Глава шестая ДЕЛА ПОРТОВЫЕ

Есть такая старая и хорошо известная поговорка: «Море любит сильных, а сильные любят хорошо поесть!» Здесь все правильно: хилому и тщедушному в море делать нечего, особенно это было актуально для парусного флота, где приходилось очень много и тяжело работать физически. Но кормили хорошо в Кронштадте не всегда.