Легенды и были старого Кронштадта

В начале XIX века в Кронштадте проживала весьма оригинальная личность, связанная как с кругосветным плаванием Крузенштерна, так и с дикими полинезийцами. Во время первого кругосветного плавания русских моряков в 1803–1806 годах под командованием И. Ф. Крузенштерна и Ю. Ф. Лисянского на шлюпах «Надежда» и «Нева» на острове Нукагива в архипелаге Маркизских островов они обнаружили одичавшего беглого французского матроса Кабри, отчаянно враждовавшего с таким же беглым английским матросом Робертсом. Обиженный тем, что Крузенштерн приблизил к себе ближе Робертса, а не его, Кабри, распустил слух, что Крузенштерн обманом захватил и посадил на цепь местного вождя Тапегу. Дело едва не дошло до вооруженного столкновения между аборигенами и русскими моряками. К счастью, недоразумение было вовремя выяснено. Не удовлетворившись этим, Кабри впоследствии специально неправильно переводил слова Крузенштерна вождю Тапеги и вместо слов гостеприимства заявлял, что русский капитан приказывает ему немедленно убраться с его корабля. Когда же «Нева» и «Надежда» покинули Нукагиву, то в старых сложенных на палубе парусах нашли Кабри. Тот умолял не возвращать его на остров, а взять с собой. На Камчатке Крузенштерн высадил Кабри и тот пристроился лакеем к камчатскому губернатору. Спустя некоторое время Кабри вместе с графом Толстым-Американцем перебрался в Кронштадт.

О жизни дикого француза в Кронштадте оставил весьма интересные воспоминания литератор Ф. В. Булгарин: «У него (у мичмана Селиванова. — В. Ш.) познакомился я с диким французом, как называет его знаменитый адмирал И. Ф. Крузенштерн, Жозефом Кабри. Этот дикий француз говорил ломаным русско-французским языком, примешивая слова дикарей, между которыми жил долгое время, и объясняя знаками, чего не мог выразить словами. Однако ж, основание его языка было французское, и он был весьма рад, когда находил человека, с которым мог говорить по-французски, и потому он искал моего знакомства. В этом 1809 году вышел в свет первый том «Путешествия вокруг света» Крузенштерна, и в этой книге знаменитый путешественник весьма невыгодно отзывается о характере Кабри. Но любопытство превозмогло предубеждение насчет него, и я познакомился с ним покороче, чтоб слушать его рассказы о его пребывании между дикарями. Кабри был юнгой на французском корабле, приставшем к острову Нукагива, который до того времени едва несколько раз был посещаем европейцами. Остров Нукагива, один из незначительных в Тихом океане, населен жестокими, прожорливыми и сладострастными людоедами. Крузенштерн нашел на острове двух европейцев, англичанина Робертса и француза Кабри; они были непримиримые враги между собою. Англичанин сказал Крузенштерну, что он высажен на остров матросами, взбунтовавшимися против своего капитана, не желая пристать к их стороне, и что Кабри добровольно остался на острове, быв часто наказываем капитаном корабля за свои проказы. По словам Крузенштерна, англичанин был гораздо умнее француза и пользовался большим уважением между дикими, хотя Кабри почитался лучшим и искуснейшим воином между дикарями, даже по сознанию врага его, Робертса, и превосходил всех в нукагивской добродетели — в воровстве! Оставшись в весьма молодых летах между дикарями, Кабри совершенно одичал, принял все их обычаи, поклонялся их божеству, почитал первым наслаждением убить неприятеля, хотя и утверждал явно, что не ел человеческого мяса, но променивал тела убитых неприятелей на свинину.

…Кабри был небольшого роста, сухощавый, смуглый, неправильного очерка лица, изуродованного наколотыми узорами (tatoe) темно-синего цвета Взгляд его выражал врожденную свирепость, и он имел все кошачьи ухватки. Когда он улыбался, то казалось, что хочет укусить человека. Ум его был во всех отношениях ограниченный, и он мог говорить порядочно только о своем любезном острове Нукагива. Впрочем, весь остальной мир казался ему недостойным внимания. Удивительнее всего, что этот одичалый урод имел прелестную жену, француженку из одного петербургского модного магазина. Не знаю, кто достал ему место учителя плавания в штурманском училище, но, кажется, и в этом деле помогал ему граф Толстой. Хотя госпожа Кабри была со мной довольно откровенна насчет своего мужа, но она не признавалась мне в том, что заставило ее избрать в мужья дикаря. Она всегда отвечала мне: «Cetait une idee! Cest comme ca!» (то есть: Так! Не знаю, как это случилось! Пришла идея!)