Колониальные захваты чужой территории – вещь для коренного населения очень неприятная. И сначала захватчикам отчаянно сопротивляются, а потом лет сто пятьдесят сочетают партизанскую войну с подпольной борьбой и отдельными масштабными восстаниями. Однако, если ничто не помогает, наконец смиряются. А потом начинают тихо недоумевать: а что мы на рожон-то лезли? Гляди-ка, у нас теперь и канализация, и уличное освещение, и дети в школу ходят, да и дань последнее время берут по-божески. А лет через триста – четыреста исконным жителям уже кажется, что такой порядок вещей был с начала времен, и, когда колонизаторы по ряду причин решают наконец отбыть, за фалды их цепляются и, в слезах, машут с берега вслед кораблям платочками. Но, даже если не цепляются – понимают, что стали теперь, через триста – четыреста лет, во многом сами походить на своих завоевателей, а завоеватели стали чуть похожи на них. И это теперь – навсегда.
Население в Британии все больше смешивалось, и рождались в новой колонии римляне, которые домом своим считали уже Британию. Жизнь входила в организованное русло. Каждое крупное племенное объединение имело теперь свой «административный центр» –
На юго-востоке романизация населения проходила вполне успешно. А вот с племенами силуров и ордовиков на западе, с пиктами на севере – приходилось возиться. Ничего не могли с ними поделать римляне. В открытый бой, в котором римляне не знали себе равных, те вступали редко, а изматывали захватчиков партизанской войной – засадами и «актами терроризма». От пиктов, чтобы не докучали, просто отгородились внушительным валом. Те вожди (в основном, на юге), что приняли римлян безоговорочно, получили за это виллы с колоннами, мозаичными полами и паровым отоплением, «легитимную власть» над своими подданными, подвалы лучших италийских вин [63] . Другие хоть и хмурились, и кляли колонизаторов на своем языке, но внешне вроде бы тоже смирились с положением римских «королей-клиентов», или, проще, марионеток. Им, в обмен на хорошее поведение, тоже выделяли финансовые подачки. И думали римляне, что уж теперь-то в Британии все достаточно спокойно…
К тому времени Клавдий умер, и императором стал Нерон, последний представитель династии Юлиев-Клавдиев. Что-то явно не заладилось в генетике этой семейки: что ни император – или убийца, или извращенец, или и то и другое. Клавдий был единственным более-менее нормальным. И вот теперь – Нерон. Эстет-поджигатель. Когда пылал Рим, подожженный по его приказу, он с балкона смотрел на пожарище и пел посредственным голосом, плохо аккомпанируя себе на струнном инструменте. А ведь начал он, как и Калигула до него, тоже без явной патологии. Но мы отвлеклись. С приходом Нерона для Британии тоже настали другие времена.
«Ржа на шлемах»
Новым губернатором Британии Нерон назначил старого рубаку Светония Паулина. Выбор на него пал не случайно. Боевой генерал, к работе в колониях не привыкать: за плечами опыт управления Мавританией, усмирение непокорных в Атласских горах, то есть – богатый опыт военных операций в горных условиях. Что как раз и нужно: в горах за северным валом и в Камбрии [64] всё сидели чирьем на римской шее непокорные пикты и силуры.
Светонию – за пятьдесят, но он высок, худощав, силен. Лицо – темно от загара. Авторитетен. От одного его недовольного взгляда легаты трепещут. Все знали, с каким удовольствием он успехами в Британии поставил бы на место своего давнего соперника – старого лиса Гнея Корбуло. Тот так и сыпал в Рим рапорты о своих победах в Армении, и император непременно находил повод сообщить об этом Светонию – как бы между прочим. Нерону нравилось сталкивать лбами честолюбивых вояк.