Когда посланник прибыл в дом воина в Леоне, дама вместе со всей своей семьей ужинала, слушая, как музыканты играют на арфах.
– Приветствую тебя, госпожа, – сказал посланник, – вот кольцо твоего сына Брана, а в этом письме, которое я прошу тебя прочесть как можно быстрее, весточка от него.
Женщина взяла послание и, повернувшись к арфистам, попросила их прекратить играть. Прочитав письмо, она пришла в страшное волнение и, поднявшись, со слезами на глазах приказала немедленно снарядить судно, на котором на следующий день собиралась отправиться на поиски сына.
Однажды утром пленник Бран спросил:
– Страж, страж, скажи мне, не видишь ли ты парус на море?
– Нет, – ответил стражник. Я не вижу ничего, кроме моря и неба.
В полдень Бран повторил свой вопрос, но в ответ услышал, что вокруг нет ничего, кроме птиц и волн. Когда стали сгущаться вечерние тени, он снова спросил, и вероломный страж солгал ему:
– Да, господин. Совсем близко от нас плывет корабль, который бьют ветер и море.
– А какого цвета его парус? – спросил Бран. – Он черный или белый?
– Он черный, мой господин, – ответил страж, охваченный завистью.
Услышав эти слова, несчастный воин замолчал. Этим же вечером его мать прибыла в город, где он томился в плену. Она спросила людей:
– Почему звонят колокола?
– Милая дама, – ответил старик, – сегодня ночью скончался знатный пленник, которого содержали вон в той башне.
Женщина с опущенной головой подошла к башне. Ее седые волосы ниспадали на скрещенные руки. Подойдя к зданию, она сказала стражнику:
– Быстро открой дверь. Я пришла, чтобы увидеть моего сына.
Когда тяжелую дверь отперли, она упала на тело Брана и испустила дух.
На поле у Керлуана растет дуб, отбрасывающий тень на побережье и стоящий на том месте, где норманны бежали под натиском Эвена Великого. На этом дубе, листья которого сияют при луне, собираются птицы, как морские, так и те, что летают над сушей, как с белым, так и с черным оперением. Среди них – старый серый грач и молодой ворон. Птицы поют настолько прекрасную песнь, что само море затихает, чтобы послушать ее. Но грач и ворон молчат. Затем последний говорит:
– Пойте, маленькие птички, пойте, пойте, маленькие птички этой земли. Ведь, когда вы умрете, вы, по крайней мере, будете похоронены в Бретани.
Ворон – это, несомненно, изменивший облик Бран, ведь с бретонского языка это имя как раз именно так и переводится, а грач – вероятно, его мать. В древнейших бретонских текстах говорится о том, что умершие возвращаются на землю в виде птиц. Несколько аналогичных сюжетов описано в поэме о сэре Тристане. В них повествуется о посланнике, переодевшемся для того, чтобы оказаться в большей безопасности, путешествуя по чужой стране, о золотом кольце, используемом для того, чтобы доказать добросовестность гонца, бесчестном охраннике и смене белого и черного парусов. Первоначальная версия поэмы о сэре Тристане была написана в XII или XIII веке, и вполне вероятно, что в основе этих сюжетных линий лежат бретонские представления. Правда, мать при этом была заменена возлюбленной – вместо пожилой бретонской дамы в повествовании фигурирует Изольда. Действительно, отрывки, в которых описывается прибытие матери в страну норманнов и последнее в жизни Изольды путешествие в Бретань, куда она отправилась, чтобы помочь Тристану, мало чем отличаются друг от друга. Изольда также задает живущим там людям вопрос, почему звонят колокола, и один из старейших обитателей рассказывает ей о смерти ее возлюбленного, и, подобно бретонской даме, она бросается на тело того, кого потеряла.
«Этот фрагмент, – пишет Вильмарке, – со своей удивительной хладнокровностью может, без всякого сомнения, претендовать на армориканское происхождение». Но даже если эти слова справедливы, он не определил дату появления этого сюжета, благодаря которой можно было бы выявить время составления этой баллады. В любом случае его доводы не могут подтвердить бретонское происхождение цикла произведений о короле Артуре, так как заимствование значительно более характерно для баллад и сказок, чем он даже мог представить себе, работая над своей книгой в 1867 году. Оно заметно сильнее, чем какая-либо из собственных попыток Вильмарке адаптировать сюжет.
Однако он добавляет замечание одного из любителей древностей, высказавшегося об этой поэме, которое кажется нам значительно более интересным и, вероятно, намного более ценным, чем его собственные предположения. Он ссылается на фрагмент о том, что во время ужина перед матерью Брана играли арфисты. Арфа, пишет он, больше не пользуется популярностью в Бретани. Далее он задается вопросом: было ли так всегда? Почти не может быть сомнений в том, что в Бретани, как и в других кельтских странах, например в Уэльсе, Ирландии и Шотландии, в древнейшие времена арфа была одним из основных народных музыкальных инструментов. Довольно странным кажется тот факт, что позднее она была заменена бретонской волынкой, подобно тому как тот же инструмент сменил арфу горцев в Шотландии.