Легенды и сказы лесной стороны

вместе мимо проходили, и рассказал им о недоволь-

стве мастеров-нижегородцев. А Петруха Франческо и

сам давно приметил, что нижегородцы да новгородцы

и без подсказки и указки надежно и умело крепость

кладут. Особо отличал он Данилу Волховца и часто

маэстром называл-величал, это по-иноземному, а по-

русски сказать — искусник и умелец большой. Вот

после того и приказал он своему помощнику Татти:

«Не неволь русских по нашему способу стену класть.

Их кладка крестовая чуть помешкотней, зато долго-

вечнее! »

Воевода Волынец в тот раз с Данилой тоже лас-

ково обошелся и опять посулил всех новгородцев

вольно поселить в любом посаде Нижня Новгорода,

как только закончат постройку крепости. А тальяш-

ка этот, Жеваный Тать, после того еще злей стал при-

дираться к русским каменщикам и особо к мастеру

Даниле Волховцу.

Жила в ту пору на верхнем посаде одна девка-

краса, темные глаза, толстые косы, а улыбнется —

словно бутон розовый раскроется. По имени звали

Настасьей, а прозывали Горожаночкой, лет ей за два-

дцать перевалило, но замуж что-то не торопилась и

отшучивалась:

— Милый не берет, а за немилого сама не иду —

не миновать вековушей быть!

Жила своим домком, с матушкой родной, честным

трудом. Частенько она по горе за водой спускалась, и

каждый раз ей молодцы-каменщики с крепости под-

мигивали, ягодкой называли, на стену зазывали. Толь-

ко ягодка, видно, не промах была, отвечала бойко, но

по-умному. Сам Петро Франческо на ту Горожаночку

заглядывался, шапочку на лысине поправлял, усы

крутил, завивал и, за шпагу держась, как журавель

по стене выхаживал. А подручный его Жеваный Тать,

завидев Настасью, добрым притворялся и рожу свою

идолову старался подделать под ангельскую. Не зна-

ли, не ведали они, дурачки заморские, да и никто

другой не догадывался, что не зря Настасья Горожа-

ночка мимо стен часто ходила, ватагу трудовую во-

дой поила. Давным-давно через решетку темницы она

с Данилом Волховцем добрым словом уж перемол-

вилась.

«Добьюсь воли—назову женушкой!»—так ей Да-

нило однажды из окна темницы сказал. А теперь,

не жалея сил, служил он князю московскому, надеясь

дожить до обещанной воли. Молодецкая артель нов-

городская ничем перед девкой не бахвалилась и не

охальничала, а, завидев ее, песни заводила и под пес-

ню крепость строила — камни тесала, тяжести под-

нимала :

Ай, ладушка, Горожаночка,

Не жаль такой полушалочка!

Ай, ладушка, пожалей молодца —

Не жаль для такой золотого кольца!

Краса молода, откуда вода?

Чай, с Почайны-ручья, нам напиться бы!

Али с Волги-реки, так умыться бы!

С такой песней и камень легче казался, и с но-

шей кирпичей веселее бежалось, и крепость быстрее

росла. Как пройдет мимо Настя Горожаночка — слов-

но солнышком всех пригреет, и каждому горемыке-

труженику казалось, что это ему она так радостно

и по-родному улыбнулась.

Трудились люди русские на нижегородской крепо-

сти почти без сна и отдыха, подвозили кирпичи ка-

леные, как кровь багряные, а в ямах кипела, пузыри-

лась известь горячая, набирая силушки, чтобы ка-

мень-кирпич схватить мертвой хваткой. Согнувшись

под ношами, вбегали на стену сотни людей и, свалив-

ши груз, обратно скатывались. А ловчее, быстрее и

крепче всех работали молодцы из ватаги Данилы Вол-

ховца, зарабатывая милость княжескую — волю воль-

ную! Сам Петро Франческо, маэстро великий, не мог

надивиться на мастерство и неутомимость артели нов-

городской, и наполнялось его сердце уважением к

русскому мастеру: «Таких поучать не надо — сами

любого научат!» А помощник его, этот Жеваный

Тать, все придирался и подгонял, очень хотелось ему

поскорее золотом мошну набить и за море удрать.

Особо невзлюбил он ватагу новгородцев после того,

как они его на безлюдьи окружили и посулили в го-

рячей извести выкупать, если не перестанет докучать

Настасье Горожаночке.

А матушка-Волга катилась и катилась, неудержи-

мо, как время, волной играла, по утрам солнце с ле-

вого берега принимала, по вечерам за правым горным

прятала, то стужу, то зной, то каргу-осень встречала,

то весну-молодушку. А за весной и праздники весен-

ние спешили. Ко дню праздника зачатия приурочили

нижегородцы закладку сразу трех башен кремлев-

ских: Бориса да Глеба, Зачатьевскую и Белокамен-

ную, да всей стены между ними. Выкопали котлова-

ны и рвы, натесали камня белого, кирпича навозили

гора горой, заварили известь в ямах глиняных. И в

день непорочного зачатия все нижегородцы на моле-

бен высыпали. Под колокольный звон из церквей ико-

ны вынесли, а передом, на полотенцах льняных, бело-

снежных, икону Богородицы. Все труженики кремля,

простые люди и знатные, обнажили и склонили го-

ловы. Петро Франческо, мастер гордый и суровый, с

непокрытой головой незаметно в сторонке стоял. Ува-

жал он и народ и веру русскую, православную. Толь-

ко Джовани Татти, этот безумный Жеваный Тать, не

снимая шапчонки, среди народа важно расхаживал,

на православный обряд дивился.

Под конец моления стали нижегородцы нательные