Легенды Ицкарона. Башня Повелителя Зверей

С утра ее рвало зеленой слизью, температура то поднималась до сорока градусов, то падала до тридцати шести. В последнее время ее мучил почти постоянный голод — даже по ночам она просыпалась, чтобы перекусить, но в этот день у нее начисто пропал аппетит. Болел живот, кровь шла носом. А еще она не переставая плакала, жаловалась на боль в суставах и изводила его разговорами о том, насколько она подурнела. Однако он все-таки не спешил с принятием окончательного решения — ошибка слишком дорого обошлась бы, а чего он не хотел — так это начинать все с начала. Но анализ крови, который он сам сделал, убедил его, что медлить больше нельзя — уровень гемоглобина упал почти до критической отметки, то же произошло и с сахаром, зато уровень лейкоцитов зашкаливал — все говорило о том, что наступает кризис, и счет идет на часы, если уже не на минуты.

Он отвел ее к себе в лабораторию, уложил на операционный стол, солгав, что хочет посмотреть на чаровизоре положение плода. Сделал ей инъекцию анестетика, объяснив, в общем-то не покривив душой, что это — обезболивающее. Подождал несколько минут, слегка удивился — от укола она должна была уснуть, но то ли состав не подействовал, то ли он дозировку рассчитал неверно. Подумав, удвоил дозу. Это привело к нужному результату — она погрузилась в глубокий сон. После этого ему оставалось только надеть ей на шею артефакт-реаниматор, который должен был гарантировать, что она не умрет во время операции и, наконец, приступить к тому, к чему так долго и тщательно готовился.

Операция была непростой, дело осложнялось еще и тем, что он, никому не доверяя, не мог воспользоваться услугами ассистента и потому вынужден был оперировать в одиночестве. Да и сама по себе процедура была технически сложна и потребовала от него полной отдачи. Работая то скальпелем, то заклинаниями, он совершенно потерял счет времени. Ему казалось, что прошло уже много часов с момента, когда он сделал первый разрез, однако, когда крышка инкубатора наконец закрылась, и он взглянул на часы, то обнаружил, что потратил на все не более трех четвертей часа.

Впрочем, расслабляться было рано. Она умирала — он ясно это видел. Затевая этот проект, он с самого начала осознавал, насколько велика вероятность, что она умрет. Разумеется, тогда его это не остановило, и не остановило бы даже в том случае, если бы шансов выжить у нее не было бы вовсе. Сейчас ее шансы упали практически до нуля, и спасти ее могло только чудо — за те пять месяцев, что прошли с начала эксперимента, ее организм серьезно поизносился. Сердце, почки и печень находились в таком состоянии, в каком их не всегда обнаружишь и у старухи, доживающей девятый десяток, легкие и желудок были почти в норме, но железы, но селезенка, но желчный пузырь, но надпочечники… И все же он попытался ее вытащить, попытался, зная наперед, что у него ничего не получится. Он боролся за ее жизнь со свойственной ему добросовестностью, до самого последнего момента не прекращая попыток, начитывая одно регенерирующее заклинание за другим, впрыскивая ей в кровь то один состав, то другой, меняя артефакты-реаниматоры. Но все было тщетно. Он совершенно выбился из сил, и когда в последнем, четвертом реаниматоре кончился заряд, ее сердце остановилось, и ни адреналин, ни зелья посерьезнее, ни электрическая стимуляция не смогли его запустить вновь.

То ли вздохнув, то ли всхлипнув, он с омерзением сорвал с себя окровавленные хирургические перчатки, несколько секунд постоял над телом и отвернулся, смахивая выступившие слезы. Да, начиная эксперимент, он отдавал себе отчет, что все может закончиться этим, и был морально готов к такому развитию событий, но все равно ощущение щемящего горя на минуту охватило его.

Однако его натура не позволяла ему долго горевать. В конце концов, она умерла не напрасно, а о многих ли можно сказать такое? Он будет помнить ее журчащий смех, ее нежные прикосновения, ее милые ямочки на щеках, ее томные взгляды, которые она бросала на него, когда позволяла себе выпить третий бокал вина, ее манеру называть его по фамилии, когда они ссорились… Это все уже было в прошлом, прошлое лежало на операционном столе, зато в инкубаторе, большом и просторном, нарочно заказанным у лучшего мастера, в амниотической жидкости, состав которой он подбирал больше месяца, плавало будущее. Его будущее. И пусть пока оно выглядит не очень привлекательно — а что привлекательного может быть в шестимесячном человеческом плоде, извлеченном из утробы матери, пусть даже и значительно измененном генетически, да и размерами почти вдвое крупнее против положенного природой, — важен не внешний вид, а сущность. Важен результат.