Когда подрос, отношения с отцом несколько изменились. Нет, не хуже стали. Просто, скорее, мы приятели – он как бы старший друг, нежели папа в общепринятом смысле. Конечно, в определенные моменты советовался с ним. Но иногда отец, как говорят, ставил меня на место.
До призыва в армию, уже говорил, успел поиграть в молодежке ЦСКА. И в принципе мог, наверное, остаться в Москве, продолжать выступать в знаменитой команде. Тем паче успехи непосредственно в хоккее были, выиграли чемпионат Союза. Да и сведущие люди советовали: мол, я должен играть только в ЦСКА, не надо дергаться.
Пока метался, где и как продолжить карьеру, повестка в армию пришла. «Пап, что делать-то? Служить забирают». Александр Павлович не посодействовал мне остаться в столице. Может, с армейским начальством поговорить, другие шаги предпринять. Ну, как вышло, так и вышло. Не в обиде на близкого человека. Нормально общались. Могли и поссориться, какое-то время дуться друг на друга. Иногда вовсе не разговаривали. Но родственные души все равно надолго не разлучить.
Мы оба чувствовали: не проживем поодиночке. Снова сходились, встречались, общались. Особенно в непростые для каждого из нас периоды, они у всех случаются. Отец нуждался во мне, я – в нем. Просто в близости. Александр Павлович всегда искал меня в плане общения. И мне без него, глупо скрывать, было плохо.
Словом, меня призвали тогда на общих основаниях. Представьте, разбирал завалы после страшного землетрясения в Спитаке. Стал участником и свидетелем событий в Тбилиси в конце 80-х. Наверное, обогатил, таким образом, свой жизненный опыт. Мне это многое дало. В то же время, полагаю, немало потерял – в смысле упущенных возможностей в большом хоккее.
По ходу службы оказался в «учебке» на Украине. Оттуда, кстати, можно было попытаться в спортроту попасть, дальше в состав киевского «Сокола» пробиться. Не очень-то, видимо, рвался я туда. Судя по всему, психология людей меняется в спартанских условиях. Достаточно близко сошелся с местным боксером, отличный парень! Мы друг без друга уже не представляли дальнейшую службу. Пошли к замполиту, просили ни при каких обстоятельствах нас не разлучать. Так и прослужили с ним всю срочную.
Вернулся из армии. На свет, как грибы, появлялись коммерческие команды. Попробовал себя в одной из них, возглавлял ее знаменитый хоккейный наставник Николай Семенович Эпштейн. Он и позвал меня. Думал, уже поздно в большую игру возвращаться, в сомнениях пребывал. По прошествии лет понял, зря бросил хоккей. Ну, что теперь жалеть…
Время всеобщего разброда, шатаний, метаний. Будущее смутным представлялось. Погонял я полгода шайбу, затем появилась возможность денег заработать. В бизнес ушел. И хоккей стал сладким воспоминанием, приятным сном. Конечно, немного жаль, что не состоялся как мастер в большом хоккее. Увы.
Отец и раньше говорил, что в смысле продвижения по ступенькам спортивного мастерства не станет помогать. Мол, сам добивайся всего. Наверное, он в чем-то прав. Убиваться, корить себя или отца по данному поводу не стоит. Жизнь в целом неплохо идет.
Ампутация грозила
Период адаптации после ухода из хоккея был, наверное, как у многих знаменитостей, весьма непростым. Если не сказать, тяжелым. Это больше со слов мамы, я-то совсем малышом был. Папа завершил выступления в 73-м, а я родился в 69-м. Сложно психологически заканчивать блестящую карьеру, уходить в расцвете сил куда-то «за кулисы».
Позднее, когда я подрос, отец рассказал, что мог спокойно играть еще три-четыре года. Но в чем особенность тогдашнего ЦСКА? Легендарный наставник армейцев Анатолий Владимирович Тарасов никому поблажек не делал. Ни молодым мастерам, ни заслуженным, уровня папы. Во время тренировок нагружал всех, без исключения, по полной программе.
Ближе к тридцати годам Александр Павлович, с его же слов, во время активной карьеры грузил себя на тренировках столько, сколько принимал организм. Остальное, по мнению отца, избыточные, ненужные вещи. Вот и все. Перебор с нагрузками – тоже плохо, лишь во вред спортсмену.
Он и с молодежкой ЦСКА по схожему принципу работал. С каждым юношей – индивидуально. Кого-то от души гонял, кому-то облегчал бремя. Очень вариативным, гибким тренером слыл. Сама атмосфера в той команде была такой, когда пацаны, как говорят, за тренера играли, душу отдавали хоккею, своему обожаемому Палычу. Глубоко уважали его, очень любили. Потому игре отдавались полностью.
Видимо, сознание того, что не до конца реализовал себя в большом хоккее, как говорят, «не доиграл, не допел», тяжело отцом переживалось. Алкоголем увлекся, года два-три длилось. Но взял себя в руки, не опустился. Да, закончил играть, масса друзей и знакомых окружали его, свободное время появилось после ухода из хоккея. Потому немного и расслабился.