— Мы верим, что она — существо, которое имело и имеет силу интеллекта и характера, чтобы освободиться от связей, ограничений и запретов, к которым мужчины понуждают женщин с начала времен, или, может быть, незадолго до них. Она в грош не ставит могущественных мира сего, но щиплет за хобот того бога, которому ты поклоняешься, и хилые общипанные пенисы мужчин, которые поклоняются ему. Она…
— Она будет гореть в аду так же несомненно, как горит спичка, которой чиркнули, — перебил Дэвис, глаза его сузились, кулаки сжались.
— Многие спички не загораются, потому что у них нет достаточных условий для воспламенения. Но мы согласны с последними словами бессмертного Рабле: «Занавес! Фарс окончен! Я отправляюсь, возможно, в поисках большего простора!» Если бы мы умирали навсегда, так бы оно и было. В аду недостаточно огня, чтобы всех нас сжечь.
Дэвис широко развел руками и растопырил пальцы, чтобы выразить безнадежность:
— Молю Бога, чтобы он заставил тебя увидеть свои ошибки, прежде чем будет слишком поздно!
— Благодарим вас за добрую мысль, если она добра.
— Ты непрошибаемый, — ответил Дэвис.
— Нет, я проникающий.
Фаустролл удалился, оставив Дэвиса воображать, что именно он имел в виду.
Но Дэвис поспешил уйти, чтобы успеть вовремя на свое дневное занятие. Точно так же, как он был королевским массажистом для Ивара Бескостного, когда Ивар был королем территории на дальнем юге этого государства, Дэвис был теперь первым массажистом у Пачакути. Его работа злила и раздражала его, потому что на Земле он был доктором медицины, и весьма хорошим, а после — остеопатом. Он ездил по многим местам в США, читая лекции и находя большое количество коллег по остеопатии. Когда он начал стариться, он основал и возглавил колледж в Лос-Анджелесе, основанный на эклектической дисциплине, невропатии. Там применяли лучшие теории и технологии безлекарственной терапии: остеопатию, хиропрактику, ханемазизм и всякое другое. Когда Дэвис умер в 1919 году в возрасте восьмидесяти четырех лет, его колледж все еще процветал. Он был убежден, что колледж будет расти и образует новые ветви по всему миру. Но люди из конца двадцатого века, которых он встречал, говорили ему, что они никогда не слыхали ни о нем, ни о его колледже.
Семь лет тому назад Ивар был вынужден бежать из своего царства из-за измены своего помощника, Торфинна Разбей-Череп. Дэвис, Фаустролл и Энн Пуллен ушли вместе с Иваром. Они не знали, чего ожидать от Торфинна, но предвидели, что им это не понравится.
После многих битв, пребывания в рабстве и побегов, все это время двигаясь вверх по Реке, их захватили в плен подданные Инки. И здесь они оставались, перенося все, что им пришлось, и замышляя когда-нибудь обрести свободу.
Ивар был терпелив, точно лиса, наблюдающая за соблазнительной курицей, но его терпение иссякло. Почему именно викинг не был увлечен идеей освободиться самому по себе, Дэвис не понимал. Ведь они стали бы для него обузой — с точки зрения Дэвиса, во всяком случае. Но не поддающийся анализу магнетизм держал эту четверку вместе. Одновременно с тем, что они привлекали друг друга, они и чувствовали друг к другу отвращение. Они вращались друг возле друга по какой-то замысловатой орбите, которая даже у астронома вызвала бы головную боль, если бы он попытался ее вычислить.
Около десяти минут перед своим запланированным появлением по солнечным часам Дэвис уже был в здании, занятым двором Инки. Это было строение из четырех стен и крыши, сидящей на пересечении множества балок на сто футов над землей. Скелетообразный город скрипел, стонал и раскачивался вокруг, над ними и под ними. Снаружи дома было шумно, а внутри только чуточку потише. Хотя Инка сидел на бамбуковом троне на возвышении, выслушивая своих просителей, люди, окружавшие его, громко разговаривали друг с другом. Дэвис протиснулся сквозь них и стоял теперь за несколько футов от возвышения. Через некоторое время Инка поднимет барабан из рыбьей кожи, ударит трижды и удалится в маленькую комнатку в женщиной, которую выбрал для удовлетворения королевской похоти. После этого Дэвис будет массировать королевское тело.
Пачакути был коротышом, с темной кожей и ястребиным носом, высокими скулами и толстыми губами. Вокруг бедер его короткой приземистой фигуры было обвязано длинное зеленое полотенце, служившее кильтом, а красное полотенце с голубым краем покрывало его плечи, как плащ. Его головной убор составляло свернутое тюрбаном полотенце, отороченное кругом из дуба, из которого торчали длинные поддельные перья разных цветов, вырезанные из дерева.
Был бы Пачакути обнаженным, часто думал Дэвис, он бы не выглядел монархом. Весьма немногие раздетые короли могли бы соответствовать своему званию. В самом деле, даже сейчас, в его наружности не было ничего более примечательного, чем в любом из его подданных. Но его манеры и поведение были определенно королевскими.