Легенды мирового рока

Прощались с Сидом в кругу семьи, члены Pink Floyd на похороны не приехали. Тело Барретта было кремировано, а урну с прахом отдали родственникам. Его дом в Кембридже был выставлен на продажу с аукциона, многие фанаты Pink Floyd хотели его купить – но дом достался французской паре, которая и не подозревала, кто был предыдущим владельцем желанной недвижимости. «Нам просто понравился этот дом, – заявили французы-покупатели, – а про такого музыканта мы и слыхом не слыхивали».

Почти через год в лондонском Barbican Centre прошел концерт памяти Сида, на котором Pink Floyd воссоединились в формате трио (Гилмор, Райт и Мейсон – Роджер Уотерс, еще находившийся в натянутых отношениях с товарищами по группе, выступил отдельно). Они сыграли старую песню Arnold Layne – ну и Сид в зале тоже присутствовал: смотрел на зрителей с фотографии конца 60-х: казалось, он уже все знает наперед, все понимает – и по-прежнему живет в своем собственном мире, куда более ярком, захватывающем и наполненном звуками, разгадать природу которых так и не удалось никому, кроме бога Пана, который каждый рассвет встречает игрой на флейте. Но услышать эту музыку дано лишь одному человеку – Сиду Барретту.

Пожалуй, самые проникновенные строки, посвященные Барретту, оказались написаны в России. Анна Герасимова, культуролог и филолог, известная как Умка, написала еще при жизни музыканта удивительную песню – наиболее точно и ярко описывающую судьбу великого музыканта:

«Я знаю, где живет Сид Барретт.
Я знаю, он гостям не рад.
Я знаю, как он кофе варит,
Когда другие люди спят.
И он совсем не нужен миру.
Он миру ни к чему.
Отдельная квартира
Положена ему.

Он видит, как сидят на крышах

Павлины и слоны.
Он слышит, как мусолят мыши
Кусочек тишины.
И он совсем не нужен миру.
Он миру ни к чему.
Отдельная квартира
Положена ему…»

Дэвид Боуи: человек космоса ( лекция о путешествии )

Говорить о Дэвиде Боуи, признаться честно, можно часами – и все равно не наговоришься. Слишком многогранен этот невероятный талант, настоящий бриллиант в короне мирового рок-н-ролла, может быть, самый удивительный из всех рок-музыкантов вообще. Он проявил себя, кажется, во всех возможных музыкальных стилях, неоднократно перерождался – и воскресал. Одно такое воскрешение произошло совсем недавно, когда после десятилетнего молчания Боуи, который, казалось, давным-давно завязал с музыкой (у музыканта пошаливало сердце и вообще он был не склонен к полноценному возвращению в шоу-бизнес), вдруг выпускает великолепный альбом «The Next Day», который мгновенно становится бестселлером. Причем в лидеры продаж он попадает вовсе не потому, что это – новый альбом Боуи, а потому, что чрезвычайно хорош. Объективно – хорош.

Вслед за The Next Day на прилавках появился альбом Blackstar: он вышел в день 69-летия Боуи, а через два дня великого музыканта не стало… И говорить сегодня мы будем именно в залоге прощания с великим человеком, с музыкантом, сменившим множество масок, но при этом – сохранившем собственную индивидуальность.

Когда режиссер Тодд Хейнс решил снять фильм «Бархатная золотая жила» (Velvet Goldmine) о блестящей, искрящейся эпохе глэм-рока 70-x, то, естественно, в центре повествования Хейнс мечтал заложить историю Боуи. И в самом деле – головокружительная сказка о рок-музыканте, имитирующем на концерте собственную смерть, а затем «воскресающего» под новым именем – как же это напоминало стиль Боуи! Но Дэвид, прочитав сценарий, наотрез отказался иметь с Хейнсом что-либо общее: он охарактеризовал фильм как «пасквиль» и строжайше запретил использовать в саундтреке собственные песни. Пришлось Хейнсу заказывать музыку Тому Йорку из Radiohead, a в качестве архивных записей брать пластинки T-Rex и Slade.

Я упоминаю эту историю (хотя, если быть честным, «Бархатная золотая жила» довольно точно отразила небольшой отрезок жизни Боуи в середине 70-x) для того, чтобы показать, насколько тщательно Дэвид относится к собственному имиджу и, собственно, к главному своему созданию: музыканту по имени Дэвид Боуи. Когда юный Дэвид Роберт Джонс отважился взять псевдоним, его дорога была однозначно выбрана: на сцене возникает новый образ, новый персонаж, которому дается стопроцентный карт-бланш на любые трансформации. В конце концов меняется не Джонс, меняется новый человек – меняется Дэвид Боуи.