Легенды мировой истории

— Нам стало известно, мессир Поло, как вы кричите в кабаках, что предпочитаете язычников своим добрым согражданам христианам! Вы рассказываете о встречах с некими «учеными сарацинами»! Всем известно, что сарацины дики и способны только на одно — убивать христиан; среди нет и не может быть «ученых». Вы фантазируете о странных деньгах из пергамента, о черном горящем дьявольском масле, которым отапливают жилища, об огромных языческих городах в тысячи каменных домов… Слушая ваши бредовые россказни, можно подумать, что грязные идолопоклонники способны процветать, не зная истинного Бога, Господа нашего Иисуса Христа! Мало того что все это попахивает чернокнижием, но даже самому безумному выдумщику должно быть известно, что есть грань, за которой кончается выдумка и начинается крамола! Своей крамолой вы смущаете добрые христианские души… Молчите! — почти выкрикнул инквизитор, хотя Марко, унесясь мыслями далеко, и не думал перебивать. И продолжал монотонным голосом: — По дороге сюда вы не могли не заметить у Пьяцетты торчащие из земли распухшие ноги… — На лице инквизитора появилось брезгливое выражение. — Это несколько дней назад рука святого правосудия настигла крамольника, речи которого были почти так же отвратительны, как ваши. Когда палач закапывал его вниз головой, тот был еще жив и стремился вырваться из рук господина экзекутора — вместо того чтобы молиться о спасении своей души! — Инквизитор привычно — лоб — грудь — лево — право — перекрестился на распятие. — Только… только учитывая ходатайство ваших отца и дяди, оказавших Святой Церкви когда-то неоценимые… услуги, мессир Поло, мы заключаем, что длительное пребывание среди язычников просто временно повредило ваш рассудок. Поэтому решено не принимать пока более действенных мер по вашему исправлению… Однако совершенно очевидно, что служба на флоте любому поможет скорее вернуть умственное здоровье. Тем более что мы готовимся к войне с Генуей. Свежий воздух открытого моря — что может быть целительнее для истинного венецианца!..

Вот так и оказался мессир Поло на боевой галере при Курзоле.

После отбытия Марко на флот Венеция для бывшей принцессы окончательно превратилась в ад. Но Кокачин держалась, только петь совсем перестала.

О том, что Марко попал в плен, сообщили, конечно, только его родне.

Как раз перед отбытием Марко родичи с прискорбием узнали о беременности Кокачин, и вот теперь Фиордилиза не смогла отказать себе в удовольствии передать невестке печальную весть.

Худая, с морщинистой и отвислой, как у индейки, шеей старуха, которую вечное отсутствие мужа так и оставило бездетной, медленно поднялась по крутой лестнице Corte Seconda del Milion.

Дверь открыл старый Пьетро. Руки его были в саже: он только что растопил камин. В проеме двери появилась начавшая уже округляться фигурка «тартарки». Невестка застыла, словно предчувствуя недоброе. А свекровь медленно начала:

— Марко… — Она собиралась сказать, что он в плену, но жив-здоров, что уже ведутся переговоры по выдаче пленных. Но тут ее осенило. И, глядя невестке прямо в лицо, подавшись всем телом вперед, она отчеканила: — Нет его больше! Сгинул при Курзоле, понимаешь меня? Сгинул, говорю! — И она изобразила мертвеца со скрещенными на груди руками и откинутой головой.

Кокачин поняла: Марко — погиб. И тут же стала медленно оседать на пол от пронзившей ее жуткой боли. По ногам потекло что-то горячее. Старый раб бросился ее поднимать, пачкая сажей ее серое платье…

А Фиордилиза повернулась и вышла. На губах ее играла счастливая улыбка, от которой даже расправились морщины и помолодело лицо.

За сутки Кокачин истекла кровью. Ни один лекарь, опасаясь за свою практику и репутацию, не согласился ей помочь. Их слуги взашей гнали Пьетро от дверей.

С мертвой принцессой произошло что-то странное: она стала совершенно белой. Побелели ее волосы, даже ресницы и брови, молочно-матовой стала кожа. Так она и лежала.

Пьетро догадался, что там, где христиане хоронят своих мертвых, Кокачин похоронить не позволят, и поэтому несколько дней тяжело ворочал камни и разобрал кусок кладки в подвале их дома, и сделал принцессе тесный склеп.

Работа была очень тяжелой, но она помогала заглушать боль. Сколько помнил себя татарин Пьетро, он всегда был рабом. Даже матери своей он не знал. Кокачин стала единственным в целом мире существом, к которому сильно и навсегда привязалось его сердце.

Когда все было закончено, старый раб, измученный этой тяжелой работой, долго стоял перед заложенным склепом Кокачин на коленях. Из его закрытых глаз по глубоким желобам морщин стекали слезы, и он повторял и повторял слова, какие говорят на ее родине, провожая в странствие мертвых.

Рождение книги

В Генуе к пленным относились неплохо: кормили и поили сносно, водили к мессе, на исповедь и на прогулки. Между Генуей и Венецией было неписаное соглашение: с пленными обращаться по-христиански. Однако